Двойная ложь - [89]

— Не думаю, чтобы ты поняла, — сказал он.

— Поняла что? Мы переспали. Получили удовольствие. Правильно? Но если ты вернулся за новой порцией…

— Нет! — воскликнул Альварес.

— Кто ты? Чем ты на самом деле занимаешься?

Он бросил взгляд на дверь, подумывая о том, чтобы уйти прямо сейчас, зная, что так и следует поступить. Но, вопреки своему желанию, сделал шаг вперед и сел рядом с ней.

— Они убили мою семью, — заговорил Альварес. — По их словам, это была случайность. На самом деле, всему виной жадность и преступная халатность. А они во всем обвинили жену.

— Ты солгал мне.

— Да, — согласился Альварес и добавил. — Но не во всем.

Повисла продолжительная пауза.

— И что сейчас? — спросила Джиллиан.

Альварес рассказал ей о том, что случилось на железнодорожном переезде, о том, что, по его убеждению, ни предупредительный сигнал, ни шлагбаум не работали, о том, что ему не дают высказать свое мнение.

— Когда теряешь ребенка, — говорил он тусклым голосом, — когда теряешь двоих детей, это трудно объяснить кому-то постороннему. Ты просыпаешься с этим, ты с этим живешь, из-за этого ты можешь умереть. Должно ли мне быть стыдно, что я не испытываю тех же чувств к погибшей жене? Да, мне ее не хватает, но я мирюсь с потерей жены, — но не со смертью детей.

— Думаю, тебе лучше уйти, — твердо произнесла она.

— Это очень сложно, — продолжал Альварес.

— Надо было сказать мне сразу, — грустно заметила Джиллиан.

Он едва заметно покачал головой, осознавая, что даже самому себе не может объяснить происходящее; иллюзорное ощущение близости с Джиллиан разбилось вдребезги.

— И я должна, наверное, простить тебя? — спросила она, хватая его за руку и не давая подняться.

— За ложь, но не за поступки. За ту боль, которую я тебе причинил.

— И?

Альварес нежно смотрел на нее, и в уголках рта появилась едва заметная улыбка.

— Ты ведь предложила мне убраться.

— Беру свои слова обратно, — торопливо сказала Джиллиан. — Знаешь, ты появился в удачное для меня время. Как раз в период, когда у меня никого нет. Мне надоела работа. Мне надоело все. Даже клубы — все надоело. Ты такой таинственный. Загадочный. Волнующий. Ты оживил меня, я хочу еще. — Она откинулась на кровать, опираясь на локти. — Я хочу, чтобы ты остался. Хочу быть с тобой, пусть даже всего одну ночь.

Ему нестерпимо хотелось подчиниться требовательному желанию.

— Ты хочешь спасти меня? Не получится.

— Ты уверен?

— Да.

— Я могу быть убедительной.

— К сожалению, это не тот случай.

— А если без обязательств и связей?

— Без них не получится, — возразил он. — Почему, по-твоему, я вернулся?

Альварес протянул ей видеокассету со сделанной в номере отеля записью.

— Если со мной что-нибудь случится, кассету надо отправить в «Нью-Йорк Таймс». Ни при каких обстоятельствах ты не должна смотреть, что там записано. Пообещай.

— Обещаю.

— Только чтобы честно, — попросил Альварес, — хорошо?

Джиллиан поднялась и снова взяла его за руку:

— Мне кое-что нужно прямо сейчас.

Он не сопротивлялся, позволил ей привлечь себя, какое-то мгновение наслаждаясь роскошным ощущением погружения в тепло ее тела.

— Не могу, — прошептал он ей на ухо.

— А я чувствую, что можешь.

Альварес действительно был возбужден. Скатившись с Джиллиан, он уставился на потолок, где на неслышном сквозняке покачивалась одинокая пыльная паутинка.

— Это станет новой ложью, — сказал он.

Джиллиан протянула руку и повернула его голову к себе:

— Сейчас. И ничего более. Память. Мы сотворим воспоминание и остановимся на этом.

— Воспоминание, — повторил он.

Она кивнула.

— У меня и так их предостаточно, — вздохнул Альварес.

— Значит, тебе нужны новые для замены старых, — предположила Джиллиан, улыбаясь ему одними глазами. Она светилась желанием, от нее исходила готовность предложить себя, отдать себя целиком, помочь забыться.

И он принял предложение…

Глава 23

Прячась в тени неподалеку от расположенного на Р-стрит кирпичного дома Рукера с черными ставнями и красной парадной дверью, Тайлер вдруг засомневался, правильно ли поступает. Тихая улочка с кирпичными домами восемнадцатого века напомнила Тайлеру обо всем, что ему нравилось в этом городе: история и наследие, политика и власть, архитектура, искусство, бесплатные музеи, летние фестивали и празднества. Теперь ему казалось, что он стал чужаком. Изгнанником. Негодование бурлило внутри него, словно расстроенный желудок. Ветер донес дым горящего камина, и Тайлеру нестерпимо захотелось хоть на минутку оказаться в спокойной, безопасной обстановке. Рукер стал воплощением всей гнилости системы, разложения, которое начинается, когда человек пользуется должностью для получения личных благ.

Что еще важно, Рукер чертовски осмотрителен. Старается, чтобы комар носа не подточил. Тайлер предполагал, что если Рукер действительно работал вместе с О’Мейли над расследованием происшествия в Генуе, он наверняка припрятал кое-какие компрометирующие материалы против О’Мейли, чтобы выторговать у суда снисхождение, если, конечно, дело дойдет до суда. В конечном итоге побеждает тот, кто располагает большей информацией. Кому, как не Рукеру, с его опытом и должностью на самой верхушке правоохранительной организации, не знать об этом?