Дворянская дочь - [4]

Шрифт
Интервал

По мере приближения родов я, как и мама, тоже стала двигаться медленно и по-новому величаво. Я даже довольно долго сидела, позируя вместе с мамой, когда отец рисовал ее портрет. Этот портрет, написанный в легкой манере, подсказанной отцу его другом и учителем Валентином Серовым, стал его лучшей работой. Именно это побудило бабушку сказать: «И что только человек с твоими художественными способностями, Пьер, находит в этой мазне?» Она не одобряла папиного увлечения экспрессионистами.

В июне 1903 года после моего рождения — мне исполнилось шесть лет — мы не поехали в Крым. В ожидании маминых родов семья отправилась на пригородную дачу на берегу Финского залива. Здесь мы обычно останавливались, когда двор перебирался в Петергоф. Местность здесь была заболоченной и лесистой; в этих краях водилось множество хорьков и диких уток. Вдоль берега, где шла тропа для верховой езды, располагались скрытые от глаз бухты, окруженные хвойными деревьями. Дача выходила на море. Сады в виде террас, немногим уступавшие в великолепии петергофским, спускались к гранитной набережной, где была пришвартована наша яхта «Хелена».

У меня здесь были свои собственные парусная и гребная шлюпки, гончие собаки и экипаж, запряженный пони, которым я сама управляла под наблюдением верхового-грума.

Обедала я на открытой террасе в обществе мисс Бэйли и, как и раньше, почти не виделась с мамой. Она сильно изменилась: не только вырос большой живот, но и появилась отечность — пальцы опухли, прекрасные черты ее лица исказились.

Она находилась в постели под неусыпным наблюдением доктора-англичанина и сиделки. В доме стояла странная тишина, и меня то и дело просили не шуметь. Отец ни разу не был резок со мной, но его прекрасные серые глаза выражали смертельную муку. Бабушка выглядела особенно суровой, а няня, когда накручивала мне волосы на бигуди, сильно дергала их, что выдавало ее растущее беспокойство.

Однажды утром, в середине июля, когда я завтракала, в детскую вошла мама в шелковом бело-золотом кимоно. Волосы ее были заплетены в толстые косы, отекшее лицо покрывала болезненная бледность, глаза лихорадочно блестели. Отправив мисс Бэйли из комнаты, она присела к столу и отсутствующим голосом спросила, что я делала вчера, но тут же прервала мой ответ:

— Таня, не суди меня слишком строго, когда вырастешь. Мне было всего восемнадцать, когда я вышла замуж, я была избалованной и глупой барышней. Если я переживу это… эту ужасную болезнь, я обещаю, что буду тебе хорошей матерью. Если я не выживу… будь дружна с папой. Будь с ним всегда. Обещай!

Мне показалось это странным. Почему я должна когда-нибудь покинуть отца?

— Обещай! Поклянись на кресте! — воскликнула мама с нарастающим возбуждением. — Крест! — Она повернулась к няне. — Принеси крест!

— Сию минуту, барыня.

Няня вернулась не только с крестом, но и привела несколько служанок и медицинскую сестру. Они обступили мать и уговаривали ее пойти прилечь.

— Татьяна, поклянись, — повторяла мама, — что пока отец жив, ты его никогда не покинешь.

Я не могла понять смысла той игры, в которую она хотела поиграть. Но я торжественно поклялась на своем крестике и поцеловала распятие, которое она мне протянула.

— У нее жар, она бредит. Позовите доктора, — загомонили женщины. — Пойдемте, ваша светлость, вам лучше лечь в постель.

— Я иду. Оставьте меня в покое.

Мама с усилием поднялась и поднесла руку ко лбу. «Матерь Божья», — сказала она по-польски и тяжело осела на пол. В тот же момент я увидела, что ее тело забилось в судорогах. Затем вбежали отец и доктор, и оба опустились на колени перед ее мечущимся телом, заслонив его от меня. Няня подняла меня на руки, прижала мою голову к своей груди и унесла прочь.

Два дня спустя я увидела маму в последний раз. Она лежала в окружении высоких свечей в дачной часовне: голова ее утопала в лилиях, руки сложены на груди, глаза закрыты. Припухлость исчезла. Мертвая, она снова стала стройной и красивой. Застенчивая полуулыбка застыла на ее устах, как будто она была свидетельницей чего-то непостижимо страшного и чудесного.

Няня подняла меня к гробу поцеловать округлый белый лоб, гладкий и холодный как мрамор. Меня удивило, что он такой холодный и что мама сама не чувствует этого холода. Я видела, что она ничего не замечала, что ей было хорошо. Я не испытывала печали, но все вокруг были такими грустными, что я тоже расстроилась, стала плакать, и няня увела меня.

В тот вечер, как и прежде, я ждала, чтобы отец пришел поцеловать меня на ночь. Вместо него вошла высокая белокурая и красивая женщина в закрытом черном платье с развевающимися рукавами. Это была Софья Веславская — старшая замужняя сестра моей мамы.

— Танюса, — в ее голосе были такие же польские интонации, как и у мамы, — Бог призвал твою маму к себе. Она попала на небеса вместе со своим маленьким сыном. Отныне мы будем молиться за них обоих.

— Мама умерла? — спросила я без всяких эмоций. Тетя Софи склонила голову.

Я подумала, что отец теперь будет безраздельно принадлежать мне одной. Как ни странно, эта мысль не обрадовала меня.

— А кто будет теперь моей мамой?


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Принцесса на бобах

Эта история любви уже завоевала мысли и сердца миллионов. Фильм «Принцесса на бобах» стал лидером проката 1997 года.Итак, «новый русский» Дима Пупков решает облагородить свою, мягко говоря, не слишком звучную фамилию и уж совсем непрезентабельную родословную женитьбой на бедной представительнице знатного рода Шереметевых…Любовь и измены, блеск и нищета, привязанность и одиночество, ценности подлинные и мнимые, — все это «Принцесса на бобах» Марины Мареевой.


Сторож сестре моей. Книга 1

«Людмила не могла говорить, ей все еще было больно, но она заставила себя улыбнуться, зная по опыту, что это один из способов притвориться счастливой. Он подошел к ней и обнял, грубо распустил ее волосы, каскадом заструившиеся по плечам и обнаженной груди. Когда он склонился к ней и принялся ласкать ее, она закрыла глаза, стараясь унять дрожь, дрожь гнева и возбуждения… Он ничего не мог поделать с собой и яростно поцеловал ее. И чем больше она теряла контроль над собой, тем больше его желание превращалось в смесь вожделения и гнева.


Любящие сестры

Две – до поры до времени – любящие сестры мечтают о славе голливудской звезды. Успеха добивается лишь одна. Ей же отдает предпочтение и мужчина, в которого влюблены обе девушки. Старшая, ослепленная завистью, предает свою более удачливую сестру. Безрассудная подлость приводит к скандалу и трагедии. Младшая сестра погибает, а старшей приходится навсегда покинуть «фабрику грез»…Идут годы, старшая сестра находит свое призвание в сфере, далекой от кино. Спустя много лет жизнь сводит ее с двумя племянницами – дочерьми покойной сестры.


Маски любви

Героиня этого романа богатая, но некрасивая молодая женщина, кажется, обречена брести по обочине жизни, завидуя счастью своих сверстниц, к которым природа оказалась более благосклонной. Однако она находит в себе силы бросить вызов судьбе и побеждает. Ненависть мужа, интриги недоброжелателей, подстроенная автокатастрофа, пластическая операция, наконец, – все это остается в прошлом, как кошмарный сон. Рождается Новая Женщина, к которой приходят уверенность в себе, вкус к жизни, успех и любовь…