Дворянин великого князя - [15]

Кто эти люди? Зачем встречались? Что это за посох?

Ничего путного в голову не приходило.

И тут Медведев вспомнил слова, которые часто любил повторять его отец:

«В мире нет ничего случайного, ибо все имеет свои причины, а все люди на свете связаны тайными невидимыми нитями, кончики которых держит в своих руках Господь».

Луна ярко сияла на безоблачном небе, зарево за лесом угасало, по-прежнему было тихо, и только со стороны пайсара снова доносился лай собак, которому иногда тоскливым воем вторили из лесу волки.

Медведев решил не подниматься по крутому, поросшему густым кустарником склону на дорогу, а вернуться домой по тропинке, бегущей вдоль берега реки, и неторопливо двинулся в обратный путь.

Вскоре он увидел высоко на берегу, справа, свою лавку над обрывом — тропинка, по которой он шел, поднималась прямо к ней — значит, этим путем добрался до его дома от оставленной позади лодки ряженый нищий.

Медведев уселся на один из гладких валунов у воды и глядел на лунную дорожку, искрящуюся в быстром течении, разбухшей от весеннего паводка порубежной Угры.

Еще прошлым летом, наверно, полоскали белье на этих валунах женщины из Березок, а здесь, па песчаном полумесяце, плавно уходящем под воду, с визгом и хохотом весело резвились дети… «Наследников не осталось», — сказал великий князь…

Что же здесь произошло?

Почему они все погибли?

Кто убил зятя перепуганного мужичка, встреченного у границ Березок?

Кем были двое бродяг, остановивших его у мостика?

Кто напал на соседей сегодня ночью?

Откуда-то справа, со стороны его двора, донесся приглушенный звук человеческих голосов.

Медведев соскользнул с валуна, присел за кустом и осторожно выглянул.

На его лавке, вкопанной над обрывистым берегом реки, спокойно сидели два монаха в черных рясах и мирно беседовали, будто находились у себя в монастыре и вышли перед сном подышать свежим воздухом.

Один — лет сорока, стройный, высокий, худощавый — внимательно слушал, другой — низенький, полный старик — оживленно о чем-то рассказывал. До Медведева долетали лишь отдельные бессвязные слова. Монахи сидели спиной к обрыву, и Медведев спокойно пересек освещенное луной открытое место у воды, затем быстро и бесшумно поднялся по круче слева, проскользнул за обломками частокола к баньке и теперь, спрятавшись за ее углом, оказался совсем близко от монахов, так что мог хорошо разглядеть их и отчетливо слышал каждое слово…

— … Ну и, разумеется, все, о чем я доложил, подробно описано здесь, — сказал толстяк и протянул свернутый в трубку свиток пергамента.

— Господь наградит тебя за труды на благо на шей церкви, отец Леонтий. — Высокий монах взял свиток и, пряча его за пазухой, спросил: — А можем ли мы рассчитывать на Бельского и его братьев?

Медведева поразил его голос — низкий, бархатный, прямо завораживающий.

— За князя Федора ручаюсь, — ответил Леонтий, — поскольку я его духовный наставник, он доверяет мне и прислушивается к моим советам, а вот что до его братьев… Не уверен, но сделаю все, что будет в моих силах. Однако, должен заметить, брат Иосиф, некоторые слова твои смущают меня. Уж слишком часто слышу я подобные от служителей латинского закона там у нас, — Он кивнул головой в сторону Угры. — Тебе, думаю, известно о кострах в Испании и Франции, в огне которых сжигают тех, кого подозревают в ереси?

— Внимательно изучая этот опыт, я как раз и прихожу к выводу, что наша церковь слишком милосердна к внутренним врагам своим. Это ведет к ее ослаблению. Что уж говорить о простых мирянах, если в монастыре подчас трудно отыскать благочестивого инока. Я обошел больше двух десятков обителей — и что же?! — лишь глубокие старцы богобоязненны, юные же служители погрязли в грехах: молятся кое-как, едят и пьянствуют, словно бояре, хуже того — оскверняют себя общением с нечестивыми блудницами! Можно ли долее терпеть это? И заметь, отец, как только началось послабление — сразу открылись пути для ужасных ересей, самая опасная из которых — учение Схарии. Ты хорошо знаешь, как ширится оно у вас, а мне доподлинно ведомо, что корни его проникли и в нашу землю! Как перед лицом такой напасти не печься о защите нашей веры? Как не искать строгих мер для искоренения страшной заразы?! — Горечь в тоне его голоса перешла в ярость: — Я не пожалею сил, здоровья и даже самой жизни, не зря дарованной мне Господом, чтобы поразить эту гидру, и если для этого понадобится огонь — ну что ж! — пусть запылает русская земля тысячами костров, и да развеет ветер пепел еретиков!

Он умолк, перекрестился и отвернул лицо в сторону.

Леонтий вздохнул и мягко заговорил:

— Кто знает, брат Иосиф, может, ты и прав в своем рвении, но я хочу, чтобы во всех делах своих во славу Господа нашего ты помнил о милосердии и о том, что Всевышний учил нас прощать и любить врагов наших. И еще хочу, чтоб не забывал ты о том, что греческая церковь всегда была милостива к заблудшим и тем спасла много душ.

Мой многолетний опыт говорит, что добром и убеждением можно добиться большего, чем казнями и гонением…

Они помолчали, потом Иосиф сказал:

— Ну что ж — пора. Пойдем, крестный, я провожу тебя до брода — здесь, говорят, опасные места.