Двор. Книга 3 - [35]

Стихи, которые Жора-профессор декламировал в трамваях, держа перед собою металлический портсигар с листками бумаги, быстро расходились по городу и запоминались сами с первого раза:

Килька плавает в томате.

Солнце прячется в закате.

Слушай, девочка, не плачь:

Не утонет в речке мяч!

Одесситы, со свойственным им чутьем к поэтическому слову, удивлялись, как при внешней простоте и непритязательности Жора добивался эффекта, о котором могут только мечтать многие профессиональные поэты, жаждущие услышать свою строку из чужих уст.

Хотя никто не мог сказать, что видел Жору со свежим номером газеты в руках, стихи его, открыто признавалась Дина Варгафтик, заменяли ей во многих случаях не только газеты, но и радио, которое передает все новости и последние известия быстрее всякой газеты.

Жорины стихи про Тито первая принесла во двор Дина, прочитала наизусть Ляле Орловой, обе вместе весело смеялись, Дина только сделала замечание, что в данном случае Жора немного поспешил, потому что в конце мая Хрущев и Булганин вместе поехали в Белград, а сейчас у нас начало июня, переговоры могут еще тянуться целую неделю, даже больше. Тито некуда спешить, к нему приехали, а он хорошо помнит, как называли его палачом и фашистом при Сталине.

— Диночка! — схватилась за бока Ляля. — Так вы не слыхали, что Хрущев извинился перед Тито и договорились, что больше никогда в жизни не будут поливать друг друга грязью, как было при Сталине!

Дина честно призналась, что как раз сегодня не слушала радио и не успела купить свежую газету «Знамя коммунизма», в киоске сказали, что все продано. Она даже удивилась, но теперь все понятно, и надо еще больше удивляться, как быстро Жора-профессор первый сочинил свои стихи про Тито и Хрущева.

— Ляля, — сказала Дина, — можете резать меня на мелкие куски, но я уверена, что Жора больше притворяется, чем есть на самом деле: он все видит и понимает лучше нас с вами!

Через два дня Ляля, которая ехала с Дерибасовской вторым номером трамвая, сама принесла во двор новые стихи, про целину, которые Жора-профессор декламировал в вагоне, а пассажиры хлопали ему, как настоящему артисту, и требовали повторить, только не так быстро, чтоб успели запомнить:

В Казахстане целина —

Отворяем закрома!

Богатеем с каждым днем:

Что посеем, то пожнем!

Дина с Лялей уже собирались разойтись, когда в подъезде появилась с двумя громадными, как селянские торбы, кошелками в обеих руках Катерина Чеперуха, а следом за ней бабушка Оля с внуками, Мишей и Гришей, которые с обеих сторон дергали ее за юбку и требовали пойти с ними в Александровский садик. Бабушка Оля обещала внукам, если будут так вести себя, отвести их не в Александровский садик, а прямо в милицию, и пусть закроют их там в погребе, где бегают крысы и мышки, а кошек не пускают.

Катерина поставила кошелки наземь и дала свекрови команду отвести малышей домой, а она здесь постоит пару минут с соседями.

— Ой, девочки, — сказала Катерина, — на Привозе астраханские хлопцы, приличные с виду, привезли бочонки с икрой, рассказывают, что творится в Казахстане на целине: дождей не было, стоит жара, суховеи все выдули, что посеяли, пятнадцать миллионов гектаров, все пропало!

Ляля с Диной переглянулись, Катерина состроила хитрую гримасу, как будто перед ней веселые подружки из заведения тети Хай: «С добрым утром, тетя Хая: вам посылка из Шанхая!»

Все трое стали смеяться, подошла бабушка Оля, сказала, что тоже хочет смеяться, Дина хлопнула себя по ляжкам:

— Смейтесь, кто вам не дает!

Получилось грубо, в другом случае Оля наверняка обиделась бы и ответила как следует, но Ляля сразу перевела разговор на целину, про которую минуту назад рассказывала свою историю с Привоза Катерина, и повторила еще раз, для тех, кто не слышал, стихи Жоры-профессора про целину: «В Казахстане целина — отворяем закрома! Богатеем с каждым днем: что посеем, то пожнем!»

Про последние две строчки Катерина сказала, что здесь малахольный Жора попал в самое яблочко, а вообще надо бы с электроэнцефалографом в руках проверить, где следует, на малахольность этого Жору-профессора. Конечно, тут же засмеялась Катерина, это она говорит только понарошку, в шутку.

Самое удивительное, через несколько дней пассажиры заметили, что Жора не появляется в трамваях. Перед этим прошел слух, что он опять стал читать свои стихи, которые придумал полтора года назад после того, как расстреляли Берию:

Когда Берия — мингрел

Стать нам Кобой захотел,

Как захлопнул двери я:

Крышка тебе, Берия!

Люди, умеющие ценить экономное слово, отмечали, что в четырех строчках Жора нашел место не только для самого Берии, но и для Сталина с партийной его кличкой Коба, и для Хрущева, который, хотя не назван по имени, но все знали, что как раз недавно, когда его назначили первым секретарем ЦК партии, он играл главную роль в аресте Берии и приказал приговорить его к расстрелу.

Катерина Чеперуха, когда Дина напомнила ей разговор, который вели несколько дней назад насчет Жоры, что надо сделать ему энцефалограмму и проверить на ма-лахольность, вдруг, хоть ничего смешного не было, расхохоталась как ненормальная и сообщила новость: знакомая медсестра из психбольницы на Слободке своими глазами видела Жору-профессора, руки за спиной были связаны полотенцем, острижен наголо, голова облеплена электродами, делали электроэнцефалограмму, хлопцы-санитары говорили, вел себя безупречно, как английский лорд, но сколько ни просили почитать стихи, не смогли выжать ни слова.