Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты - [111]

Когда еще никому не приходило в голову думать о женитьбе Людовика XV на Лещинской, она жила в стесненных обстоятельствах со своим отцом в Вейссенбурге. Последний каждый вечер ужинал и напивался с герцогом Буттвилем, командовавшим полком в этом городе. Его польское Величество регулярно заканчивал эти ужины рассказом о своих неудачах. Однажды герцог, сильно опьяневший, с осовелым взглядом самым трогательным голосом крикнул: «Замолчи, бедный мой король, ты мне надоел со своими несчастьями!»

И вот я вполне хладнокровно хотел бы им сказать: «Замолчите, Вы мне надоели с Вашей конституцией!» …И приверженцы, и враги её мне одинаково несносны; как бы ни был интересен и важен предмет, но говорить о нём беспрестанно — становится пустословием. Поэтому не ожидайте от меня никаких рассуждений по этому поводу. Я ограничусь следующими словами: утверждают, что необходима хартия — хорошо, но позвольте же ее пересмотреть, изменить и выяснить, где нужно. Одна Минерва вышла из головы Юпитера во всеоружии. Как бы хороша ни была голова моего короля, ее всё же нельзя сравнить с головой бога. Подумайте, что Его Величество уделил только два дня на то, чтобы сочинить и изложить этот закон, который я называю поэтому Компьенньским экспромтом. Не оставляйте же его в сыром виде, как тепличный плод; в этих скороспелых и искусственных растительных образованиях содержится больше воздуха, чем вещества. Я желал бы, чтобы они дозрели на лоне природы, и я боюсь, что этого именно не достает нашей хартии. А добродушная природа смеется над этими препятствиями и не допускает нарушения своих прав.

Наши поля в этот момент представляют тому лучшее доказательство; они обещают самый обильный урожай, несмотря на проливные дожди, затоплявшие землю. Если они и не потопили мою дочь, я всё же думаю, что она была забрызгана грязью до самых ушей. Вот уже три недели, как она не выходит из этой грязи, превратившей всю нашу провинцию Бри в одну лужу. Но моя дочь при этом цветет и полнеет, судя по её письмам, и я этому радуюсь, ибо здоровье — всё, что ей осталось на свете, а мне осталось только это бедное дитя. Благодаря ей одной и ради её я переношу бремя этой жизни. При семидесятишестилетнем возрасте, да к тому же при ревматизме — какой смысл имеет это существование? Но моя дочь, моя дочь! — я убеждаю, себя что мои дни тебе нужны… Итак, надо жить, жить и для того, чтобы ценить Вашу дружбу и пользоваться ею; и если Вы мне уделите частичку этой дружбы — это будет лишь уплаченный по справедливости долг за те чувства, которые Вы мне внушаете.

5

Отель Бово, площадь Бово, 27 июля 1816 г.

Я Вас люблю, дорогой граф, и по этой причине я чуть было не ответил Вам, потому что никогда не надо надоедать своим друзьям; а на той мертвой точке, на которой мы теперь остановились, переписка даже самого Вольтера заставила бы зевать арлекина. Говорить ли о погоде — она отвратительна; об урожае — он вселяет беспокойство; о виноградниках — они затоплены; о финансах — на их счет пожимают плечами; о министрах, о политике — всё это самым возмутительным образом смешивают с грязью. Нет даже ни одного маленького домашнего скандала… Всё неинтересно, повсюду недостаток движения и даже злословия. Как же Вы хотите, чтобы я со своей удочкой отшельника ловил в этой застывшей воде рыбу — будь это хотя бы пикантный пескарь? Я полагаю, что Вы находитесь в таком же затруднении в этой дыре — Пломбьере. Ах, как я когда-то там веселился — но я тогда был молод, и удовольствия украшали для меня эту пустыню, как Ваш вкус сумел украсить пустыню, недавно покинутую Вами в Швейцарии. А в Ваши лета, дорогой граф, как бы ни была любезна г-жа Рекамье, ей пришлось бы превратиться в Армиду Стерлинг для того, чтобы её чары заставили забыть однообразие местности и растительности минеральных вод. Я не имею чести знать этой дамы, но я ей обязан благодарностью, ибо мой старый рысак доживает свои дни на её хлебах. Но она еще усугубляет мою благодарность, украшая Ваши дни своею любезностью. Мои дни более одиноки, чем они могли бы быть в Фиваиде. Дочь уехала в деревню, по крайней мере, на три недели. Это очень долго. Но её здоровье требовало свежего воздуха, и если я так послушен моему королю и его хартии, то рассудите сами, как я должен прислушиваться к нуждам моей любезнейшей дочери. Увы! у неё есть крайне неотложные… но которых я не могу удовлетворить! Это мучение моей жизни, и я это слишком хорошо сознаю. Больной и бедный старик не только составляет бремя для других, но и для самого себя. Когда же, наконец, Провидение отзовет меня с моего поста. Только бы это не случилось раньше, чем Вы, дорогой граф, вернетесь к нам, к Вашим друзьям. Я льщу себя быть в числе тех, которые желают это наиболее пламенно. Мои чувства интереса и почтения могут служить Вам в этом гарантией.