Двор Чудес - [15]

– Нет, только не волосы!

Но с Орфеем ей не справиться. Одним движением он вынул из пучка красную лакированную шпильку. Длинные черные волосы шелковым каскадом рассыпались по обе стороны станка пыток.

Топор Монфокона завис в воздухе.

– Что за чертовщина… – отшатнулся он, вытаращив круглые, как блюдца, глаза.

Кровожадный блеск, плясавший секундой ранее в его глазах, сменился шоком, тем же чувством, которое испытала я, впервые увидев затылок Наоко.

Там, за пучком, девушка скрывала страшную тайну: второй чудовищный рот, простиравшийся от одного виска до другого. Плотоядный мальбуш, жаждавший свежей плоти, чьи огромные губы, казалось, улыбнулись Главному Конюшему.

– Вот, теперь и вы знаете секрет Наоко! – поспешно заявила я. – Внутри нее живет мерзость, которая подпишет ей немедленный смертный приговор, если об этом станет известно. Не вы ли мне говорили, что гематический Факультет отправляет нечисть на кол? – Я с трудом сглотнула, чувствуя вину за то, что пришлось выдать тайну подруги, хотя и ради спасения ее жизни. – Жизнь Наоко теперь в ваших руках. Если ей вздумается рассказать что-нибудь из подслушанного разговора, одного только вашего слова будет достаточно, чтобы обречь ее на гибель. Вы квиты.

4. Проклятие

– У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВЫБОРА! – объясняла я Наоко, – это был единственный способ остановить Монфокона и его топор.

После долгих уговоров директор школы согласился оставить подругу в живых, но с одним условием: молодая японка отныне должна жить в заточении в недрах «Гранд Экюри». По крайней мере, до тех пор, пока Главный Конюший не поймет, что ей можно доверять. Только после этого девушке разрешат вновь посещать школу.

Директор отправился в птичий вольер, чтобы через почтового ворона сообщить брату Раулю о вечерней казне.

Мы с Наоко сидели на ржавой железной кровати в крошечной келье по соседству с камерой пыток. Отныне это дом Наоко.

– Уж лучше бы этот топор сделал свое дело, – бормотала она. – Рот мальбуша закрылся бы раз и навсегда, положив конец моему проклятию…

Глаза подруги закрывала густая челка. Девушка поспешила снова убрать копну своих черных волос в аккуратный пучок.

– Не говори так! – воскликнула я. – Тебе все-таки удалось прожить семнадцать лет с этой… этой аномалией.

Наоко подняла темные глаза:

– И сколько лет мне еще отпущено? Тогда, во дворце, на церемонии «Глотка Короля» я почувствовала повышенную активность мальбуша, его чрезмерное оживление. Как будто аура придворных вампиров разбудила его, разожгла волчий голод, сведя на нет все мои усилия, все медитативные упражнения, которые я проделывала с детства каждую ночь, чтобы усыпить его.

Она крепко сжала дрожавшие руки на бежевой шелковой юбке, расписанной экзотическими цветами. Перспектива рано или поздно оказаться в числе придворных пугала Наоко. И тому была причина: концентрация Тьмы, похоже, возбуждающе действовала на ее странную, дьявольскую опухоль.

– Послушай. – Я накрыла ее руки своими. – Сегодняшнее злоключение, возможно, хороший шанс. Оставшись в школе, тебе бы пришлось летом в конце учебного года вместе с остальными выпускниками предстать перед Двором. Теперь же ты избавлена от этого. Монфокон найдет способ объяснить твое исчезновение отцу. Несчастный случай или побег… Может, он даже притворится, что тебя забрали упыри, я не знаю. Но уверена: впереди новая жизнь.

Было что-то абсурдное в том, чтобы мечтать о новой жизни в этом узком подземелье с недостатком свежего воздуха. Однако губы Наоко с тонким слоем кармина тронула легкая улыбка.

– Ты так думаешь? – прошептала она.

– Уверена в этом!

Моя подруга – самый одинокий человек, которого я знала. Она долго скрывала от всех свою тайну, разъедавшую ее изнутри. Мать девушки умерла при родах. Отец стал чужим. Кроме меня, у нее не было друзей. Конечно, Наоко, будучи отрезанной от внешнего мира, все выдержит, ведь она уже давно жила в другом измерении.

– Обещаю приходить к тебе каждый день.

– Ты скоро уедешь. Не обещай ничего. В прошлом ты давала обещания, которые не смогла выполнить. Даже о том, что никому не расскажешь про мальбуша.

– Наоко, я это сделала ради спасения твоей жизни…

Мне стало стыдно за то, что пришлось так много лгать ей и другим, кого называла друзьями. Но в голосе подруги не было упреков:

– Я не прошу приходить каждый день. Вспомни обо мне, когда миссия закончится… – ее бледные веки дрогнули, как крылья бабочки… – и о Туанетте, о смерти которой ты мне рассказала.

Самоотречение Наоко тронуло меня до глубины души. Ее жизнь только что перевернулась с ног на голову, а она говорила о мертвой служанке, о которой, скорее всего, никто не вспомнит в школе.

– Туанетта не забывала приберечь для меня тарелку с овощами. Добрая душа была внимательна, не зная, что вегетарианская диета – часть моей борьбы с мальбушем. Умереть такой молодой. Как это несправедливо!

– Она будет отомщена! – воскликнула я.

Наоко вздохнула:

– Месть. Ты вбила эту мысль в свою прекрасную деревянную башку, милая Жанна. Ты упряма и одержима. Но разве это самое важное? Разве это то, чего хотела бы сама Туанетта?

На мгновение я потеряла дар речи. Слова Наоко напомнили мне ту, какой я была, когда потеряла семью: ослепленной местью, не видевшей смысла в этом мире без родных. С тех пор я повзрослела, и мое понимание мира расширилось. Больше не было и речи о личной мести, какой бы ни была цена.