Двое в новом городе - [52]

Она испытующе смотрела на меня. И я знал, что думает она о ребенке, а совсем не об искусстве. И видел, что она очень несчастна.

Нам принесли заказанные блюда, и мы принялись за еду. С опаской поглядывал я на нее, не прицепится ли снова со своим балетом, но она, видно, очень проголодалась и больше о нем не заговаривала. Я молча ел, продолжая думать о ребенке. Настолько упорно думал, что Виолета догадалась.

— Я его рожу! — сказала она. — Всем назло рожу!

— Почему назло?

— Можешь хоть сейчас отправиться и все им рассказать! Иди!

— Не собираюсь я этого делать, Виолета. Но все равно это не сможет остаться тайной.

— Разумеется!.. Незачем и держать в тайне!.. Я горжусь своим ребенком! Он мой! Только мой!

— Разумеется.

— Никто не имеет на него права. Он мой!

Она лихорадочно глотала холодное пиво и продолжала пилить меня, словно это мне предстояло рожать, а не ей.

— Никто не знает, каким он будет. А может, он станет поэтом!

— Возможно.

— Великим артистом!

— Может быть.

— Изобретателем!

— Все возможно, Виолета. Жизнь — сплошная загадка.

— Ну и что?

— Я ничего не сказал, Виолета.

— А на что ты намекаешь?

— Да я и не намекаю вовсе.

— Нет, ты намекал, чтобы я от него избавилась.

— Не говорил я ничего такого. Ты ошибаешься.

— Нет, не ошибаюсь. Очень хорошо знаю, о чем ты думаешь.

— Ну к чему ты все это?

— Я рожу его, а там будь что будет…

Я предложил переменить тему, поговорить о чем-нибудь другом. Она было согласилась, но ненадолго. Снова посыпались упреки, что я сомневаюсь в ее честности; она приписывала мне слова, которых я не только не произносил, но даже в мыслях не держал. Утверждала, что легко читает мои мысли. Потом обвинила в том, что я будто бы собираюсь всем растрезвонить о ребенке и уже завтра весь город узнает о ее беременности.

— И в мыслях у меня такого не было, Виолета!..

— А впрочем, какое это имеет значение! Трезвонь, сколько тебе вздумается… Мне до этого нет дела.

— Ты меня обижаешь, Виолета! Я не из звонарей.

— Мне все едино… Дитя появится на свет! Пусть болтают, что им угодно… Я рожу его, и все узнают. Так ведь?

— Вот и я говорю об этом…

— Что должен быть отец, да? — перебила она, швыряя в озеро кусочек хлеба — хотела подманить лебедя, который плавал около берега.

Это ей удалось. Птица, изогнув царственную шею, буравила воду в поисках хлеба. Виолету это развлекало. В конце концов, и лебеди хотят есть. Это ведь так естественно.

Мы сидели с Виолетой долго, до тех пор, пока тень ивы не переместилась и мы не оказались на солнцепеке. Пора было идти. Я расплатился, и мы поднялись из-за стола. За весь путь до города Виолета не проронила ни слова. А там вдруг расплакалась и заявила, что не хочет возвращаться. Я попробовал было ее успокоить, но она еще сильнее разрыдалась, посреди дороги повернула в обратную сторону. Я собирался ее догнать, но она махнула рукой, чтобы не шел за ней.

Домой я вернулся вконец расстроенный. Перевалило уже далеко за полдень, но приближения сумерек еще не ощущалось. Ни Лачки, ни жены его не было видно. Я быстро пересек двор и заперся в своей комнате. Плюхнулся на кровать, однако долго не мог сомкнуть глаз. Чувствовал себя совершенно разбитым.

Перебирал мысленно все, что произошло в этот день, начиная с утра, когда я обильно нагуталинил свои штиблеты, и кончая невероятной историей, услышанной на кладбище. Казалось, я уже испытывал удары рока, тяготевшего надо мной! Нет сомнения, я обречен служить Виолете. А спрашивается почему? Я не мог найти этому объяснения. Скованы мы с ней одной цепью. Но почему? За что? Незаметно подкрался сон, и я беспробудно проспал до середины ночи. Когда проснулся, луна заглядывала в окно. Спросонья даже испугался: почудилось, что это не луна, а лицо Виолеты. Прикрыл глаза простыней, но свет проникал и сквозь нее. Ясно представлялся круглый лик луны, которая словно бы хотела вкатиться через окно прямо в комнату. Отшвырнув простыню, я вскочил на ноги, чтобы отогнать наваждение. Подошел было к окну, да услышал, как за ним кто-то шумно вздыхает. Ясное дело, опять Лачку выгнала на балкон его постоянная бессонница. Не дай бог, чтобы он меня заметил! Я вернулся в постель. Снова луна уставилась на меня, точно живая.

В тишине явственно слышался далекий гул завода. Между прочим, здесь я его впервые различил. Обычно он не достигает нашего квартала. Наверное, погода испортится, будет дождь… Я начал думать о людях, которые заняты сейчас в ночной смене, — хотел таким образом разогнать дурные мысли. Гул не затихал. А потом я различил и шум реки, которая находится прямо в противоположной стороне. Явно будет дождь. Вот и хорошо. Пускай пойдет… Чем это хорошо, я не успел додумать — раздался голос Лачки. Наверное, кошка полезла куда не следует и он шуганул ее. Впрочем, нет, меня зовет.

— Товарищ Масларский!.. Масларский!..

Я подошел к окну, выглянул наружу. Во дворе, освещенная луной, стояла Виолета и разговаривала с Лачкой. Он был на балконе, а она внизу, у дубовой калитки. Судя по всему, колебалась — проходить дальше или не проходить.

— Милости просим, товарищ Калапчиева, заходи! — говорил ей Лачка. — Я его вызову… Все мы люди…