Двое в новом городе - [45]

Так о чем это я?

Дорога меня утомила. Хотелось приткнуться где-нибудь, поспать, забыть о напрасных тревогах, отдохнуть от бесплодных размышлений. Все равно Виолета найдется. В крайнем случае приду на ее похороны, возложу, как полагается, венок на могилу… Ну, как тут заснешь? Километр за километром остаются позади, а мне все сильнее кажется, что на автобазе я застану Виолету или найду записку от нее. Я внушил себе, что она обязательно даст о себе знать, где бы ни находилась. Не может она без меня, как и я не могу без нее. Мы впряжены в одно ярмо, у нас одна судьба, одна жизнь.

Приехал я поздно вечером, как и обещал Иванчеву. Он сразу же сообщил, что обо мне справлялась Гергана.

— Просто оборвала телефон! Каждый час звонила.

— Ну и что?

— Просила передать, чтобы зашел, как вернешься.

Не было никакого желания видеть ее. Знаю ведь, что скажет. Но пока я мылся под краном, зазвонил телефон — нет, от нее не отделаешься. У Герганы был очень взволнованный голос. Я отлично понимал, почему она волнуется, но не спешил к ней. Не собираюсь доставлять ей радость! Скажу, что ничего не знаю и вообще какое мне дело до всего этого. С таким решением я отправился к административному корпусу.

Гергана была очень озабочена. Оказывается, звала она меня совсем по другому поводу. Ей надо переправить кое-какие вещи в Пловдив. «Ты ведь знаешь, мы с мужем состоим там в жилищном кооперативе, внесли деньги за квартиру. Тебе случайно не предстоит поездка туда?» Она прикидывалась, будто ничего не знает о Виолете. Потом не выдержала, прямо сказала:

— Я не могу замять это дело.

— Подожди хотя бы день-другой.

— Ни часу! Она самовольно бросила работу.

— Будь и на этот раз великодушна.

— Зачем?

— Она вернется.

— Сомневаюсь.

— И все же помоги ей!

Долго мы так вот беседовали, словно торговались из-за пропавшей вещи, которая вряд ли когда-нибудь отыщется. Я торговался отчаянно. И в то же время мучился оттого, что поставил себя в унизительное положение. В конце концов Гергана согласилась не вычеркивать Виолету из списков. Разговор этот совсем меня доконал. Я отправился в летний ресторан и напился там вдрызг.

19

Некоторые пьют от счастья. И по количеству выпитой ракии и вина можно судить о размере этого счастья. Иванчев, к примеру, пьет после обеда анисовку из маленьких бутылочек, которые он называет ампулами. Говорит, что ему нужно две «инъекции» в день, чтобы работа спорилась. Драго не привередничает, пьет, что попадется: вино так вино, ракия — давай ракию. Любит приглашать к себе домой на карпа или утку. Бояджиевы распивают домашнее вино на природе, в компании. Лачка «закладывает» дома, в одиночку, закусывая хрустящим огурчиком. В этом он немного похож на Иванчева. Виолета пьет коньяк, потому что люди искусства, сколько их есть в нашем городе, употребляют именно этот горячительный напиток. Что касается меня, то я «пропускаю» на скорую руку в забегаловке и получаю от этого большое удовольствие. Иных радостей у меня нет, а на поучения и назидания плевать! Только Векилову дозволяется лезть ко мне с советами, но он их дает с точки зрения чистой медицины. Пью и буду пить. Начальник автоинспекции тоже пьет, хотя и преследует за это нашего брата шофера. Однажды он и меня заставил дыхнуть ему в нос. Я проделал это с превеликим наслаждением, вложив в это все свое презрение к нему. Могу дыхнуть в нос всякому, кто пожелает, и это нисколько не ущемит мое достоинство. Как рассказывают сведущие люди, сейчас придумали аппарат, который показывает, какую именно дозу алкоголя поглотил водитель. Но и на это мне наплевать, потому что выпиваю я вечером, когда, как выражается мой бригадир, «движение парализовано». Он, кстати, позволяет себе выпить и тогда, когда оно не парализовано — он ведь механик, а не водитель. Мы с ним отлично понимаем друг друга. Любим посидеть и потолковать о новой бензостанции, где работает одна особа. Она носит брюки в обтяжку, которые очень выгодно подчеркивают ее полные бедра. Иванчев всегда опустошает в ее честь одну из своих «ампул». Мне она тоже нравится, но я предпочитаю вахтершу на химическом комбинате, которая козыряет и подмигивает, пропуская в ворота мой грузовик. Мы с нашим бригадиром ладим и поэтому частенько сидим вечерами под навесом автобазы, пропахшие бензином, в состоянии душевной уравновешенности, преисполненные уважения один к другому.

— Ты очень добросовестный, — сказал мне как-то Иванчев, — но выдвинуться не сможешь, потому что нелюдим.

Он прав и, что гораздо важнее, прямодушен. Такого бригадира поискать надо. Очевидно, счастье переливает в нем через край, потому что корзина с опустошенными «ампулами» уже полна. Бригадир решил было сдать их, но потом отказался от этого намерения, потому что не скупердяй. Он просто высыпал «ампулы» в канаву, и мое уважение к нему выросло, ибо я еще раз убедился, что в этом отношении мы схожи. Мы сходимся с ним по всем пунктам. Он не любит рассказывать о прошлом, и я не люблю ворошить былое. А это очень важно, потому что воспоминания всегда размагничивают людей. Мы с нашим бригадиром — народ суровый. Я ему сказал однажды, что он ведь тоже нелюдим. И он не обиделся: поверил моим словам, как я верю ему. Мы не обманываем друг друга, не грубим, как это делают некоторые водители, — может быть, оттого, что оба молчаливого характера. Сквернословят обычно слабохарактерные типы и пустомели. Мы же с Иванчевым — люди железные, не поддаемся мелочным порокам.