Двое в новом городе - [32]

— Как это сырая! — всполошилась мать. — Уж больно привередой ты стала, все-то тебе не нравится.

— Раз говорю, сырая, значит, сырая! — отрезала девушка.

Злата умолкла, а Драго снова наполнил стопки, поднял свою и заявил, что нам все нипочем, можем съесть и недожаренную.

— Твое здоровье, Марин!

Девушка обиделась, поднялась из-за стола и вышла из комнаты, захватив с собой кошку. Мы остались пировать втроем. Я почувствовал облегчение — мне все казалось, что девушка следит, сколько я выпью. А это, согласитесь, не так уж приятно. И тем более не хотелось становиться посмешищем в глазах сопливой девчонки, когда хмель возьмет свое. Она глядела на нас неприязненно, потому что мы, видите ли, не уделяли ей должного внимания.

— Молодежь пошла какая-то непонятная, — вздохнул Драго. — Ладно, давай лучше займемся вином, а? Что скажешь? Злата, будь добра, принеси нам кувшин… Они нас не поймут, молодые-то. Ну и бог с ними, а мы еще хлебнем.

— Верно.

Блюдо мы очистили быстро. Тем временем исчезла и Злата. Теперь мы остались вдвоем. Чокались уже стаканами, каждый раз уверяя друг друга, что вино отличное.

— Пей, у меня его целая бутыль. И еще есть. Пока не разопьем, не встанем из-за стола. Ты на моих баб не гляди, они спят, как кошки. Верно? Один глаз спит, а другой бдит.

Хорошо мы с ним посидели, взаимно потчуя друг друга. Я уж и счет потерял выпитым стаканам, и, когда настала пора прощаться, ноги мои отказывались мне служить. Еле сполз по деревянным ступенькам на твердую землю. Драго меня не провожал — обессиленный, он растянулся на скамье в кухне. Злата, которая уже легла в соседней комнате, попросила дочь посветить мне, чтобы я, чего доброго, не загремел по лестнице. Худенькая, черная, как бесенок, девушка держала свечу, спускаясь вслед за мной. Одолевая ступеньку за ступенькой, я размышлял: «В самом деле, чудная эта нынешняя молодежь… Взять хотя бы эту — пригласила в гости обмыть первую получку и даже не соблаговолила побыть с нами до конца вечеринки. Думает, я этого не заметил! Хорошенькое дело…» А вслух сказал:

— Не стоит, пожалуй, светить, дорогой товарищ! Мне и так все видно.

— Да я не тебе вовсе. Я кошку ищу.

— А кто же тогда мне светит?

— Луна.

— А-а, значит, ты и есть луна?

— Ну, может быть, и так.

На улице в самом деле сияла луна, и поскольку я был пьян, то легко поверил, что это она мне светила, а не девушка, которая остановилась в дверях и недружелюбно на меня глядела. Свеча погасла.

— Знаешь, — проговорила она, — это я ее прогнала.

— Кого?

— Ну, ту.

— Какую?

— Ту… Разведенную… Не хочу видеть ее в нашем доме. Она недостойна этого. С какой стати ее приглашать?.. Я ей так прямо и сказала.

Я опешил.

— Дело твое, — я не сразу нашелся, что ответить.

— И твое, — возразила она, скрываясь в темном проеме двери, — твое тоже! Не только мое.

Я сначала не разобрал, куда это она подевалась, — пьян был, что с меня взять. А она стояла за дверью и кричала что-то, чего я никак не мог понять. Особенно обидно стало, когда она крикнула: «Куку» — и, высунувшись на миг, скорчила мне рожу.

— Зачем погасила свечу? — завопил я. — Как тебе не стыдно!

Она швырнула свечу к моим ногам, а сама побежала наверх — ее позвала мать.

Ну, слава богу, с уткой разделались наконец. Не будет больше о ней разговоров… Но эта девушка? Что ей от меня надо? За что она меня так ненавидит?..

14

Стараясь ступать как можно тверже, я шел по улице и даже пытался разобраться в ситуации, в которой оказался. До квартиры далеко. Надо миновать центр, свернуть к реке, перейти по мосту, и только после всего этого доберешься до дома Лачки. Путь долгий и трудный. И я по нему двинулся.

Расчеты мои явно оказались не самыми лучшими. Сначала я, кажется, ломился в закусочную, решив, что это и есть моя квартира. Проторчал там с полчаса, потом тронулся дальше. Пересек железнодорожную линию и направился на кладбище. Поискал могилу поэта, но, так и не найдя ее, снова вернулся к железной дороге. Как раз в это время проходил поезд, и мне захотелось догнать его. Поезд был скорый — ничего у меня не вышло. Тогда я перешел на другую сторону насыпи и пошел по ней: ждал, что вот-вот пройдет встречный поезд и уж на него-то я обязательно вскочу, хотя бы в последний вагон. И я бы это сделал, да поезда все не было… Долго ли я так шел, не помню. Никак не мог найти реку и мост, который надо было перейти. Все, что попадалось мне на пути, было сделано из твердого материала: камни, стены, даже деревья — я к ним часто припадал, чтобы убедиться, что они твердые. В камнях-то я был уверен, а вот насчет деревьев сомневался. Мне все казалось, что они из железа: я обхватывал стволы и бился о них головой, чтобы проверить, звенят или нет, и убеждался, что не звенят. Только тогда я окончательно уверился, что это деревья, а не железные столбы. И уж никто бы не смог меня разубедить.

Сколько все это продолжалось, не берусь сказать. Только очутился я перед заводским общежитием. В полной уверенности, что это и есть мое новое жилье, пинком ноги я распахнул дверь и поднялся по лестнице. Как обычно, из подвала несло брынзой, но ведь и у Лачки в доме такой же запах. Так что это меня не смутило. Я добрался до третьего этажа, направился к своей комнате. Толкнул дверь — заперто. Снова подергал ручку и услышал, как за дверью кто-то прошлепал по полу. Кажется, я крикнул, чтобы мне открыли. Щелкнул замок, — передо мной возникла полуголая фигура. Белые трусы, торчащие ребра, спина, изогнутая, словно знак вопроса.