Двое в новом городе - [29]

— Это, конечно, верно.

— Да, полюбила его. Может, из-за того, что просто не могла больше оставаться одна, понимаешь? Я очень, очень одинока… А из него мог бы получиться неплохой человек, попади он в надежные руки.

— Почему же ты не попыталась?

— Пыталась, да безуспешно. Он оказался для меня пробным камнем, я поняла, что стала инвалидом за эти десять лет.

— Ну что ты такое говоришь, Виолета!

— Да, именно так. Мне все ясно. Я устала. Меня уже ничто не радует. Даже эта звездная ночь мне безразлична. А помнишь, как бывало прежде? И луна, и розы — все меня волновало… Теперь же это вроде бы и ни к чему? А в чем причина? Спрашиваю сама себя и не могу найти точный ответ. Может, постарела?

— Ты преувеличиваешь, Виолета.

— Нет, я очень хорошо знаю свою душу.

— Да, конечно.

— Последняя моя надежда — книги… Извини, пожалуйста, что отнимаю у тебя время всем этим, но…

— Говори, говори.

— Я ведь неделями молчу, будто приговоренная к казни. Никому не смею рассказать о наболевшем. Может, оттого я так хорошо читала нынче вечером. Хорошо, верно?

— Отлично, Виолета. Ты прирожденная артистка!

— Не надо преувеличивать.

— Но это правда!

— Тут, конечно, заслуга поэта, а не моя.

Она замолчала, но я видел — лицо у нее посветлело. Как утопающая, она ухватилась за соломинку, протянутую мной, и теперь пыталась выбраться на берег. Мне очень хотелось помочь ей, как сестре, попавшей в беду, потому что нам нечего было с ней делить, кроме одиночества.

Мы и сами не заметили, как добрались до квартала, где жила Виолета. Новые черепичные крыши безмолвно горбились под звездным куполом. Чисто по-деревенски перекликались из своих дворов собаки. Сюда и мне предстояло перебраться в самом ближайшем будущем. Где-то здесь неподалеку домик Лачки. Тихо вокруг. Мы тоже примолкли, словно опасаясь разбудить спящих. Итак, все ясно: люди не могут жить в одиночестве. А когда они вместе, им тоже бывает трудно. Как же тогда строить свою жизнь, чтобы быть счастливым? И, в сущности, что оно такое — счастье? Одиночество? Я почувствовал, что она плачет. Слезы, сдерживаемые так долго, теперь прорвались из глубин ее сердца. Как ей помочь? Совершенно очевидно, что она терзается не одной лишь ревностью. Есть какая-то более серьезная причина, которой и вызваны эти слезы. Только узнать мне ничего не удалось — Виолета отмалчивалась. Похоже, она сожалела, что сказала и так слишком много. Даже обрадовалась, когда мы подошли к ее дому. Среди других он ничем не выделялся — кирпичный, с террасой и балкончиком, во дворе колонка, виноградные шпалеры. Над нами мерцали звезды. Виолета вздохнула, поблагодарила меня за то, что проводил ее, а потом попросила забыть обо всем, что она сегодня наговорила. Это, мол, от усталости, плоды фантазии. Я, конечно, обещал выполнить ее просьбу. Она подала мне руку, заметив при этом, что Лачка живет через два дома от нее.

— Твой трудолюбивый хозяин, — желчно сказала она, — отнял у меня по меньшей мере лет пять жизни!.. Сплетни, пересуды… Чтоб ему ни дна ни покрышки!..

Тут она улыбнулась, и я вдруг увидел прежнюю юную Виолету давних уже лет нашей молодости. В улыбке обнажились ее зубы, ровные, белые, как у ребенка. Под шелком блузки мягко обрисовывалась невысокая, совсем еще девичья грудь. Она могла стать матерью, но не захотела. До чего иной раз жизнь тасует людские судьбы! Мне хотелось погладить ее по лицу, сказать, что я всегда с ней, но ведь она гордячка — и я не осмелился выразить свое сострадание. Поэтому высказался в том духе, что, мол, скоро переберусь сюда и тогда мы сможем чаще видеться, будем ближе друг к другу.

— Может быть, — ответила Виолета, открывая калитку. — А что думает обо мне начальница? — неожиданно спросила она.

— Какая начальница?

— Гергана.

— Хорошо думает.

— Она ведь еще с тех времен питает к тебе слабость. Может, потому и приняла меня на работу… Поглядите, мол, какая я объективная… По-моему, она никак не может забыть нашу молодежную бригаду, вечерние костры. И героев, которые безнадежно были влюблены в нее. Царица!.. Жаль, что я затесалась между вами. Возможно, и не было бы всего, что потом случилось с тобой. Так что есть в этом доля моей вины… Хорошо, хоть сейчас можем откровенно поговорить о прошлом. Верно? Я не сожалею.

— Я тоже, Виолета.

Она открыла калитку, вошла во двор и, прежде чем подняться на крыльцо, попросила передать Гергане привет. Потом отперла дверь и, как на театральной сцене, исчезла из моего поля зрения. Крыльцо опустело. Я огляделся вокруг и не спеша двинулся безлюдными улицами к центру города. Я чувствовал себя деревенским парнем, который проводил свою зазнобу и теперь возвращается домой. Подобная ситуация очень меня смущала. Не хватает, чтобы мне сейчас кто-нибудь попался навстречу — впору сквозь землю провалиться от стыда. За этим дело не стало. У самого моста я-таки напоролся на Гергану с мужем, возвращавшихся с литературного вечера. Они были очень удивлены, встретив меня в этой части города. Но, очевидно, догадались, где я был и кого провожал.

— Чего же вы не остались после концерта? — упрекнули они меня. — Такой чудесный фильм показали!