Двое на дороге - [6]

— Эй! — тихонько позвал голос из темноты.

— Да?

— Тебе было очень больно?

Оборвыш удивился.

— Мне было тебя жалко. А что?

Пузырь повздыхал в нерешительности.

— Ты меня извини, — наконец, выдавил он в муках. Подумал и добавил. — Извиняешь?

Это было невероятно. От неожиданности Оборвыш растерялся на мгновение. Сказанные слова никак не могли принадлежать Пузырю, потому что Пузырь таких слов не знал. Однако слова прозвучали, и произнёс их знакомый с детства голос. Но происхождение их было совершенно необъяснимо, и Оборвышу стало не по себе. Он прищурился, всматриваясь. Человек, висящий рядом в непроглядной тьме, сопел, ворочался, часто сплёвывал. Несомненно, там был Пузырь. Обыкновенный, привычный, сытый.

— Конечно… — пробормотал Оборвыш. — Чего ты вдруг?

— Не знаю, — тяжело ответил Пузырь.

Скорее всего ему чуть-чуть стыдно за прошлое, — подумал Оборвыш растрогано. Вполне вероятно, неловко и за настоящее. Наверняка он не столько презирает занятие Оборвыша, сколько старается это показать. И возможно, собой гордится не так уж слепо. Да, как видно, стал Пузырь всё-таки взрослее, если ему важно, чтобы его считали добрым человеком. Такие вот мысли опьянили вдруг ум Оборвыша. Он безудержно улыбался.

А Пузырь подлил ещё несколько капель радости.

— Слушай, Оборвыш, — начал он непривычно робко. — Ну почему ты не хочешь рассказать о себе? Я ведь не враг, не стражник, не вор. Почему не доверяешь?

— Мне нечего рассказывать. Честно говорю.

— Я тебя прошу, — сказал Пузырь. — Мы же друзья. Я тебя очень прошу.

И это было также неслыханно! Годы детской дружбы оставили великое множество воспоминаний, но о чём Оборвыш не помнил, так это о том, чтобы Пузырь просил. Не было такого. Никогда и никого Пузырь не просил, не знал, как это делается, и не желал знать, как это делается. Оборвыш с изумлением ощутил в себе нежность к пыхтящему где-то совсем близко добродушному грубоватому существу. Бывший друг… Изменился Пузырь, решил он, сильно изменился. Хоть и остался таким же крупным, откормленным.

— Нечего рассказывать, — повторил Оборвыш. — Жизнь моя проста. Сочиняю небылицы, потом записываю их на бумаге и складываю в заплечник. Занимаюсь тем, что так тебя веселит.

Пузырь громко захрустел чем-то вкусным. Очевидно, опять проголодался. Предложил:

— Хочешь лепёшку?

— Я сыт, спасибо.

Тогда Пузырь произнёс осторожно:

— Кстати, я собирался спросить. У тебя много бумаги?

— Только та, что в заплечнике. Больше нет. К тому же, большая часть её уже исписана.

— У тебя целый заплечник бумаги?! — голос Пузыря сделался странным.

— Наполовину. Я в нём ещё ношу чернила, постель и всякие мелочи.

Пузырь слабо икнул.

— Это же состояние! — просипел он. — Оборвыш, откуда она у тебя! — и замер, будто бы даже не дыша.

Оборвыш заколебался. В самом деле, зачем плодить дурацкие секреты? Ничего особенного в происхождении его богатства ведь нет! Тем более, Пузырь очень просит. Друг, пусть и бывший. Что же касается главной тайны, то о ней не будет сказано ни слова… Отбросив сомнения, Оборвыш объяснил:

— Мне отец дал. Он все деньги, которые зарабатывал, тратил на бумагу. И ни на что больше. Так, прожив жизнь, и накопил довольно большую пачку. Чтобы я, бездельник, не зря собственную жизнь прожил.

Наступила пауза. Пузырь осмысливал услышанное.

— Хороший тебе достался папаша, — тускло заметил он. — Мой был попроще, — сглотнул накопившуюся во рту слюну и продолжил беседу, вновь обретя уверенность, теперь уже без особого интереса, оставив лишь лёгкую горечь, зависть и что-то ещё, неосознанно тёмное:

— Всё ясно с твоей бумагой. Я-то думал, ты какую-нибудь хитрость выдумал, хотел к тебе в помощники пойти. Размечтался, как вместе развернём дело. А эта бумага, оказывается, просто свалилась на тебя через дыру небесную, и теперь ты с ней забавляешься, от всех прячась. Глупо…

— Я предупреждал, — улыбнулся Оборвыш ночному мраку.

— Ладно, гнои её в мешке, мыслитель, — кисло подытожил Пузырь. — Знаешь, я никак не могу понять… Где ты ухитрился выучиться писать? У нас же в деревне не было ни одного жреца.

— Отец научил, когда я подрос. И когда он увидел, что мои небылицы достойны его бумаги.

— Опять твой отец! — раздражённо воскликнул Пузырь. — Он-то откуда умел?

Вопрос был крайне неприятен. Оборвыш растерянно перебрал варианты ответов, пытаясь найти середину между Правдой и Тайной. А Пузырь повторял всё более и более настойчиво: «Откуда? А? Ну откуда же?», и не было другого выхода, кроме как заставить шевельнуться яростно сопротивляющийся язык:

— Не знаю. Наверное, от деда.

Увы, пришлось воспользоваться ложью. Пузырь слишком близко подошёл к главному, любопытство его стало опасным, и пора было заканчивать этот ненужный разговор, потому что ещё немного, и бывший друг начал бы выспрашивать, зачем Оборвыш идёт в город.

— Ты лучше расскажи мне, Пузырь, что интересного в мире происходит? А то я сижу тут, ничего не знаю. О чём, например, ты сегодня слышал?

— Да ни о чём особенном, — подумав сказал Пузырь. — Самая интересная новость сегодня, это твоя бумага… — он натужно повспоминал. — А-а, вот! В городе утром был вертень. Поднялся где-то возле нижних ворот. Люди говорят, разрушения там страшные! Трупы до вечера растаскивали… Вроде всё, — Пузырь сладко зевнул. — Спать охота. Не знаю я, что тебе рассказать, Оборвыш. Это ты у нас мастер… — он покрутился, устраиваясь поудобнее. Кора на ветке жалобно заскрипела. — Лучше сам мне что-нибудь расскажи. Соври историю позанятнее, как в детстве, помнишь?