– Так это кто как… – Тот засунул «макаров» в кобуру, пошел к машине и обронил, не оборачиваясь: – Может быть, мы когда-нибудь все-таки поедем домой? Лазарский молча смотрел на Гурского. Александр пожал плечами и полез за сигаретой. Пачка была пуста. Он скомкал ее и выбросил.
– Ну и чего ты стоишь, как дурак? Поехали завтракать. Пенделок несчастный.
Волков завел машину, Гурский сел справа от него, а Лазарский расположился на заднем сиденьи.
– Слушай, он тебя Волчарой назвал, – сказал Гурский Петру. – Вы что, знакомы?
– Одну землю вместе пасли. Операми. Но это еще когда было… Документы, по нынешним временам, носить с собой надо, Саша. Он, тебя по компьютеру-то пробил с моих слов, но бабки все равно взял. Вон, Лазарик заплатил.
– А что же, он мне говорит, что за ложный вызов, мол, платить бы надо. Мы и заплатили…
– Так это он тебе обозначил. А деньги взял от меня. Еще хорошо, что этот сказал, дескать, выпивали, подрались. С кем не бывает?
– Со мной.
– А вот эту правду свою ты бы в «Крестах» братве рассказывал, если б мы сейчас вот здесь мою неправду не втерли. Человеку надо суть дела излагать так, чтобы ему доступно было. Аккуратнее надо с правдой, скрупулезнее. Могут не понять.
Волков развернулся и покатил, разбрызгивая широкими колесами ноябрьское дорожное «сало».
– А куда мы, собственно, едем? – взглянул за окно Гурский.
– Ну не в Бруклин же. Из нас троих я здесь ближе всех живу. Я, правда, гостей не ждал, но… короче, дело у меня в двенадцать недалеко от дома, надо бы хоть немного поспать. Встреча с клиентом. Чушь какая-то, по-моему. Но Дед попросил. Короче, приезжаем, досыпаем, все остальное потом.
– Завтрак с меня, – раздался голос с заднего сиденья.
– Мне, пожалуйста, лобстера с белым вином, – сказал Волков, не оборачиваясь.
– А мне касуле в горшочке, бургундское, непременно урожая тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, и чтобы в глиняном кувшине. Люблю кухню юга Франции.
– А не тяжеловато будет для завтрака? – засомневался Лазарский.
– Не переживай, – успокоил Петр. – Что рашэн – гут, дойче капут.
Анемичное осеннее петербургское утро, кое-как собравшись с силами, заявило наконец о себе, когда, вздремнув и приведя себя в порядок, вся компания собралась на кухне волковской квартиры.
Лазарский сидел на табурете, уставясь пустым взглядом в пространство, и вздрагивал всем телом при каждом ударе собственного сердца. Странные и необъяснимые с точки зрения обыденного сознания ощущения возникают иной раз с похмелья у человека пьющего: у кого-то мозги мурашками покрываются, у кого-то зубы в жару мерзнут.
– Ну? Ты как? – спросил Гурский Михаила.
– Саша… – тот приоткрыл рот, глубоко вдохнул и шумно выдохнул, повинуясь неудержимому желанию «проветрить губы». – Ты же умный человек.
– Ясно.
– Ну что… – сказал Волков. – У меня сейчас встреча по делу. Это у Сытного рынка, здесь рядом, там такой ресторанчик – «Тбилиси», мне там клиентка встречу назначила. Поехали?
– Завтрак с меня, – оживился Михаил. – А там хаш дают?
– Петь, – сказал Гурский Волкову, – а потом этого в клинику закинем?
– Может, проще пристрелить?
– У него родители старенькие, сын родился от американской жены. Ведь заменяют высшую меру пожизненной каторгой? Вот пусть он ее в Бруклине и отбывает.
– А ты, Адашев, садист. Я всегда замечал.
– Да посмотри на него, разве он достоин легкой смерти? Пусть помучается.
– Встали и поехали.
В этот час маленький ресторанчик был совершенно пуст, лишь за одним столиком сидел пожилой небритый азербайджанец и ел из глубокой тарелки что-то жидкое и дымящееся.
Они заняли столик в углу зала, и Лазарский нетерпеливым жестом подозвал молоденькую официантку.
– Девушка, у вас хаш есть?
– Нет, извините.
– А что же вы утром подаете? Лобстеров?
– Чанахи, пожалуйста, чахохбили, сациви, хинкали, толма. И бастурма, и шашлык, конечно.
– Утром?
– Ну…
– Где у вас кухня? Можно? Ребята, вы заказывайте, я сейчас.
– Погоди, – остановил его Гурский. – Девушка, вы лучше меня на кухню проводите, а этому дайте пока сто граммов водки и сырое яйцо. Он у нас желудочник. Петь, когда твоя клиентка подойдет, ты решай свои вопросы, а я пока микстуру для больного сделаю, ладно? Да! Мне закажите два яйца всмяточку и чаю с лимоном.
Официантка показала Александру, как пройти на кухню, и пошла к бару осуществлять заказ для «желудочника».
– На кухне сидел молоденький белобрысый парень в белом фартуке и читал журнал.
– Гамарджоба, бичо, – сказал Гурский. Парень поднял голову:
– Все в зале.
– Мадлопт, генацвале. – Гурский подошел к блестящему столу, на котором рядами стояли глиняные горшочки.
– Вам что, товарищ? – Парень оторвался от журнала.
– А вот чанахи у тебя где?
– Все в зале.
– Да что ты заладил, иди-ка сюда. Вот давай-ка лучше мы с тобой… это чанахи? Ага. Давай мы все из горшочка вынем, а оставим только бульончик.
– Вы от Нодара Шалвовича?
– Да я практически ото всех. Вот давай мы это все выложим, а потом… где у тебя зелень?
– Вон там.
– Ага… Давай я бульоном займусь, а ты пока зелень… как ее измельчить?
– Я нарежу.
– Нет, надо почти в пюре. Но только чтобы сок сохранился.
– Ну, вон процессор.
– Вот, давай-ка.
