Двое из двадцати миллионов - [11]

К ним подошел Ваня Пастухов. Широкоскулый, крестьянского вида парень. Белый халат сидел на нем в обтяжку, видно, номера на два меньше, чем надо.

- Мария,- сказал он,- на вот - бери папироску,

закуривай, и все будет тики-так. Ни тебе запаха не

почуешь, ни тебе ничего. Бери...

Он протянул Маше пачку дешевых папирос, Она с опаской взяла, прикурила от зажженной

Иваном спички, затянулась и закашлялась.

- Ничего, не боись, это поначалу попершит, а там привыкнешь.

- Слушай, Пастухов,- откашлявшись наконец сказала Маша,- что там у тебя случилось?

- Бред какой-то,- сказал Шаров,- кто-то у него из-под тюфяка тетрадку вытащил... Что там у тебя, Ваня, было?

- Что?.. Дневник был...

- Ну и что ты там?..

- Мысли писал. Подумаю и запишу.

- Ну, это, брат, смотря какие мысли. Ты там, небось, Гитлера расхваливал... Пастухов засмеялся.

- Ладно, не дрейфь, Иван, мы тебя в обиду не дадим...- хлопнул Шаров Ивана по плечу.

- Ребята, что же вы?..- крикнул кто-то из их группы, и они направились к окну.

Шло заседание комсомольского бюро, обсуждали Ваню Пастухова. Он сидел на табуретке у двери, как бы чужой здесь, в комсомольской организации.

Члены бюро разместились вокруг стола. Рядом с секретарем - Ниной Орловой - сидел декан факультета Проскуряков, он же и представитель партбюро. Декан то снимал и протирал очки в черной оправе, то снова надевал их. С глазами декана при этом происходило странное превращение: когда они помещались за толстыми стеклами - то были глаза серьезного, внимательного и, видимо, неглупого человека. Когда же декан снимал очки - вдруг обнаруживалось совсем другое: блудливые глаза, нечистый бегающий взгляд.

Но очки снова надеты, и снова перед нами серьезный, значительный человек.

Нина Орлова, абсолютно убежденная в правильности каждого своего слова, не сомневающаяся ни в чем, говорила:

- ... Михаил Степанович ясно раскрыл сущность Пастухова. Обсуждать, по-моему, нет никакой надобности. Таким, как Пастухов, не место в комсомоле и не место в институте. Ставлю на голосование...

- Подожди,- сказала Маша,- все-таки конкретно - что там у Ивана в тетрадке?

Орлова открыла тетрадку, стала листать. Декан надел очки и сказал:

- Там явно выраженная субъективно-идеалистическая философия, солипсизм, если хотите...

- У Ваньки - философия? - насмешливо спросила Маша.

- Да, представьте себе. А насчет солипсизма - прочти-ка, Орлова, я отчеркнул это место.

- "Ходил вчера в Петровский парк,- прочитала Нина,- и подумал: если я закрою глаза - сразу нет ни этих деревьев, ни скамеек, ни людей. Открою глаза - снова они тут. Выходит, есть они только тогда, когда я их вижу"...

- Ну, вот, куда дальше - солипсизм чистой воды! И там у него еще и не такое найдете. Он, оказывается, даже Ницше в публичке читал. Ничего не понял, но читал. Кроме того, у него тут всякие подозрительные афоризмы зачем-то выписаны...- сказала Нина,- например: "Конец борьбе, когда противник повержен. Овидий". "Добродетель, которая требует, чтобы ее постоянно охраняли, едва ли стоит часового". И так далее, и так далее, и так далее. Затем у него тут вообще понаписано совершенно несовместимое со званием комсомольца. Уже не политика, а этика. Тоже штука обязательная для члена организации.

- Прочти.

- Не буду я это похабство читать. Про свои сны он пишет. Какое ему неприличие снится - читать противно. И еще подводит базис: мол, я, наверно, стал мужчиной - потому у меня такие сны... Гадость какая!.. Это, конечно, не главное. Но тоже характеризует Пастухова как комсомольца.

- Это мелочи, напрасно, Орлова, ты на этом фиксируешь внимание бюро,сказал декан,- речь идет о том, что у Пастухова обнаружены явно идеалистические взгляды, несовместимые с пребыванием в комсомоле. Об этом разговор.

- Ставлю на голосование...

- Подожди,- сказала Маша,- у меня вопрос.

- Давай.

- Кто украл у Ивана тетрадку?

- Это не имеет никакого отношения к делу.

- Имеет, и самое прямое. Раньше, чем решать судьбу Пастухова, мы должны выгнать из организации вора и доносчика.

Поднялся шум. Маша встала.

- Я требую. Ты не имеешь права скрывать. Никто таких прав тебе не давал.

- Ну, хорошо. Пусть только Пастухов выйдет.

- Зачем же ему выходить? Оставайся, Иван. Его это больше всех касается!

- Я взял тетрадь,- встал с места красивый паренек.

- Ты?..- привстал потрясенный Пастухов.- Ты?.. Быть не может...

- Хорош дружок,- сказала Маша. Пастухов продолжал с недоумением смотреть на своего друга.

- Да, я, Савельев, это сделал. Это мой долг. И твой, между прочим, тоже...

- Вот что, ребята,- вмешался декан,- так у вас бюро кувырком пойдет. Решайте вопрос, который стоит в повестке дня,- о Пастухове. А потом можете заниматься чем угодно.

- Хорошо,- сказала Маша,- только я хочу вслух сказать этому Савельеву, что я о нем думаю: подонок ты, Савельев, дерьмо ты, Савельев. И я буду категорически требовать, чтобы очистили комсомол от вора и доносчика. А теперь голосуйте Пастухова. А может быть, вы ему тоже дадите слово?

- Будешь говорить, Пастухов? - спросила Орлова. Пастухов встал.

- Ты с какого года, между прочим? - Орлова заглянула в бумаги.двадцать восьмого?