Движение вверх - [143]

 Однако так вышло, что вскоре я все-таки оказался на должности главного тренера армейского клуба. Думаю, свою роль могло сыграть негативное отношение Главного политического управления Министерства обороны по отношению к Гомельскому. Александр Яковлевич тогда занимал пост главного тренера Вооруженных Сил по баскетболу и возглавлял сборную страны. Видимо, армейские функционеры решили создать какой-то противовес его влиянию. Я мог казаться подходящей кандидатурой, поскольку прошел образцово-показательный путь советского спортсмена, много лет был комсоргом сборной, зажигал огонь Олимпиады, никогда не «залетал» на таможне и на пьянке и при этом еще что-то понимал в баскетболе.

 Одним словом, мне доверили руководить ЦСКА практически сразу же после ухода с площадки, осенью 1981-го, что, в принципе, было редкостью и большим авансом даже с учетом моей «кредитной истории». И получилось, надо сказать, неплохо — в сезоне 1981/82 года ЦСКА стал чемпионом СССР и выиграл Кубок страны. Будущее казалось многообещающим. Однако все рухнуло в одночасье.

Крах

 После возвращения команды в Москву с розыгрыша Кубка СССР в 1982-м было объявлено о моем увольнении с должности главного тренера в связи с внезапным объявлением органами запрета на мой выезд за границу. Для офицера Советской Армии, главного тренера ЦСКА такое решение было приговором. Формальным поводом для него, как я выяснил позднее, оказались «контакты с подозрительными элементами».

 В 1968-м в ходе турне по Южной Америке я познакомился с Николаем, русским по происхождению, живущим в Бразилии. Он оказался человеком интереснейшей судьбы. Его родители были эмигрантами, родился он в Харбине, где прожил до 1953-го, когда китайцы в течение 48 часов вычистили всех русских из города. Так он оказался в Новом Свете. Там получил высшее образование, обустроил быт, но навсегда сохранил верность Родине, на которой никогда не бывал, и любовь к русской культуре. Он был самым преданным болельщиком сборной СССР, которая ежегодно приезжала на коммерческие турне в Южную Америку.

 Несмотря на то что за границей отношение к эмигрантам, ищущим контактов с нами, у нас было очень настороженное, да и сотрудники КГБ, выезжавшие с нами в загранпоездки под видом «заместителей руководителя делегации» или «запасных спортсменов», не дремали, практически в каждый из таких приездов я встречался с Николаем. Меня привлекали в нем именно эта любовь к Родине, а также удивительные рассказы о неизвестной мне России, которые он собрал из своего харбинского прошлого и со слов родителей. Для меня он был истинным русским, его патриотизм был намного выше, чем у многих из тех, кто был вокруг меня.

 В 1982-м Николай впервые в жизни приехал в СССР. Разумеется, мы встретились, он побывал на игре ЦСКА, потом у меня дома. В этом, собственно, и состояло мое преступление, о котором кто-то стукнул в органы, разрешив таким путем ситуацию с конкуренцией в клубе. Версия, которая озвучивалась по поводу меня во время развития всей этой мерзкой истории, была откровенно иезуитская: Белов, по имеющимся сведениям, при первом удобном случае собирается стать невозвращенцем, т. е. он подозрителен и враг СССР, но при этом Белов — наша гордость и наше достояние, он зажигал огонь московской Олимпиады, и мы не можем его терять.

 Мало того, что меня бесил сам по себе этот бред (сколько раз за свою карьеру я мог бы не возвратиться в Союз, если бы действительно этого хотел), принятое органами решение на корню гробило мою спортивную карьеру и вообще ставило под угрозу мое существование. Не удивительно, что я пытался бороться за свое будущее, стал метаться по властным коридорам, дошел было до Чебрикова — председателя КГБ СССР... пока умные люди мне не подсказали: не дергайся, на пять лет забудь о карьере, лучшее, что ты можешь сделать, — это затихнуть, не высовываться и этим доказать, что возникшие в отношении тебя подозрения были ошибкой и случайностью. Так мне в итоге и пришлось поступить.

Встань и иди

 Состояние мое в ту пору было ужасным, особенно первые два года после краха. Пожалуй, главным стимулом не сломаться в этот момент был пятилетний сын Сашка, за которого я чувствовал ответственность. Благодаря этому я не опустился, не запил, вел себя достойно и рассудительно. Я стал работать начальником комплексной детской школы ЦСКА по игровым видам спорта (в частности, школа культивировала баскетбол, волейбол, гандбол и большой теннис).

 Мне нравилось работать с детишками, и то время, считаю, не прошло для меня даром: я много экспериментировал, многому научился, заложил своего рода дополнительную основу для будущей работы с профессиональными коллективами. Честно говоря, если бы за работу с детьми и юношами платили поприличнее, я с большим удовольствием занимался бы с ними — заинтересовать, зажечь ребенка гораздо легче, чем так называемого «профессионала».

 Все в жизни проходит, прошли и эти пять лет. Конечно, я предпринимал осторожные усилия, для того чтобы убедить власти в своей благонадежности, при этом, естественно, не изменяя своим жизненным принципам, никого не «сливая» и не сдавая. Я просто честно работал и пытался задействовать какие-то связи, чтобы к моему вопросу подошли объективно и справедливо. В конце концов, ценой больших нервов, в результате многих факторов, на первый взгляд случайных (например, увольнения с должности кого-то из моих высокопоставленных недоброжелателей в связи с легендарной посадкой на Красной площади Маттиаса Руста), статус «невыездного» был с меня снят.