Движение вверх - [142]

 Мальчишкой я, раскрыв рот, наблюдал за игрой старших по возрасту ребят, впитывал все, чему мог у них научиться. Увлекшись баскетболом по-настоящему, я использовал любую возможность узнать о нем больше и научиться чему-то новому. Потому мне и стало неинтересно в Томске столь быстро, что всю «томскую программу» начальной баскетбольной школы я впитал мгновенно, «экстернатом».

 Позднее, уже на уровне спорта высших достижений, аналитический склад ума, серьезнейшее отношение к подготовке к соревнованиям у меня с запасом превосходили обычный для спортсменов уровень и, возможно, больше соответствовали тренерскому подходу. Я всегда жаждал чего-то нового и, освоив какой-то уровень, стремился дальше. Даже суперигрок Травин был мне интересен как ориентир в сборной и ЦСКА лишь до определенного этапа. Стиль моей игры — резкий старт, резкая остановка, прыжок и бросок с 3, 4, 5, 6 метров — был плодом этого новаторского подхода, ведь я мог бы играть «как все».

 У многих больших игроков есть подспудный страх перед тренерской деятельностью. Их смущает зависимость от игроков, только посредством которых они отныне смогут себя реализовать, а также необходимость выстраивать с ними отношения и т. д. Для меня таких страхов не существовало, и мой переход к тренерской деятельности произошел органично.

 Конечно, сыграло свою роль и то, что еще в начале 70-х я приобрел опыт играющего тренера, подменяя «невыездного» Гомельского в заграничных матчах. В том сезоне мы выиграли Кубок европейских чемпионов и вообще не проиграли ни одного матча за границей. Кроме того, будучи игроком, я любил общаться с молодежью, приходившей в команду, знал, что могу им дать и как это нужно сделать. Молодые ребята ко мне тянулись (кстати, тренеры по-разному относились к этому явлению, то поощряя, то пресекая это стремление).

 В отличие от современной ситуации, когда спортсмен с десяток раз за свою карьеру меняет клуб, в мое время не было особых вариантов для продолжения работы после «завязки». Разумеется, я не собирался уходить из ЦСКА, теряя офицерскую должность и в перспективе военную пенсию в 250 рублей (для сравнения, моему отцу, всю жизнь проработавшему в лесном хозяйстве, наскребли персональную пенсию в 160). Поэтому особых раздумий по поводу дальнейшей карьеры не было — только ЦСКА и только тренерская работа. Единственный вопрос состоял в том, когда я смогу получить место главного тренера.

Пост № 1

 Как я уже говорил, А. Я. Гомельский был яркой и масштабной, но противоречивой личностью. Как следствие, у него было много недоброжелателей, к числу которых относился и министр спорта Павлов. По окончании баскетбольного турнира московской Олимпиады произошел следующий знаменательный эпизод.

 Приехав в олимпийскую деревню забирать вещи, я столкнулся с разъяренным Павловым, окруженным побледневшими клерками из Госкомспорта. Увидев меня, он буквально заорал на всю деревню: «Завтра же ты — главный тренер сборной!.. Опять этот ... меня подвел! Опять прос... Олимпиаду!..» Дождавшись окончания начальственного гнева, я чуть ли не в ноги упал министру: «Ради Бога, не делайте этого! Я не готов, не буду я тренером сборной!..» Я действительно не был готов к закулисной войне за высокий тренерский пост.

 Тем более, что «главный» вновь продемонстрировал свою абсолютную остойчивость и непотопляемость. Выступая в декабре 80-го на послеолимпийской конференции, заместитель Павлова В. Л. Сыч устроил Гомельскому полный, катастрофический разнос, после которого можно было ожидать лишения партбилета, проклятия до седьмого колена, остракизма и многократного расстрела. Речь заместителя министра окончилась однако фразой: «Ну да ладно, дадим последний шанс»

 В том же декабре я вновь, как двумя годами ранее, оказался в высоком кабинете, на этот раз в паре с Александром Яковлевичем и по его инициативе. К моему изумлению, «главный» выступил перед Павловым с вдохновенной речью, из которой следовало, что я выразил готовность работать под его, Гомельского, руководством, со сборной и ЦСКА, что у нас есть общая масштабная программа действий, которая выведет советский баскетбол на новые вершины. Разумеется, накануне Гомельский ни словом не обмолвился со мной об этих блестящих планах, они стали для меня полной неожиданностью.

 Не желая очернить человека, которому многим обязан, тем не менее выскажу сомнение в правдивости этих заявлений, даже если бы я согласился на такое сотрудничество. Скорее всего, для Гомельского это выглядело временным компромиссом для привлечения в формальные союзники человека с большим именем и по-прежнему большим будущим в баскетболе, который был на хорошем счету у спортивного руководства. Выслушав тренера, я спокойно сказал Павлову: «Простите, у нас с Александром Яковлевичем слишком разные взгляды на баскетбол. Работать с ним я не смогу». Павлов сказал: «Ясно», и разговор на этом закончился. В глазах Гомельского в этот момент я прочитал очень многое.

 В ту пору действовало негласное правило, согласно которому прекративший выступления на высоком уровне спортсмен ЦСКА мог в течение года определяться с дальнейшими действиями, подыскивая себе место в системе армейского спорта и продолжая получать прежнее денежное содержание. Этим правом я и воспользовался, начав при этом тренировать детей в детской спортивной школе ЦСКА.