Движение образует форму - [6]

Светало. Послышались шаги — это Толя. Он пришел бриться. Рядом с моей комнатой был туалет и умывальник.

— Вам холодно? Вы не спите.

— Я книжку читаю. Ты умеешь читать?

— Нет. Не хочу быть мужчиной. Волосы везде. Хочу быть мальчиком с кудрями, хочу рулить.

Топот не прекращался. Дети бегали в туалет, умываться. Уже не уснуть. Начинается семинар, а я совсем никудышная. Душа нет, одежда мятая — отвыкла я от такой жизни.

Пришли дежурные по кухне:

— С добрым утром! Как спалось?

Я встала, убрала Керсновскую в рюкзак и вышла искать палатку Тани и Ани. Но искать не пришлось. Таня и Аня, свеженькие, выспавшиеся, шли мне навстречу.

— Прогуляемся до озера?

— А кофе у вас нет?

— Для тебя у нас все есть, — сказала Таня.

Она сбегала за термосом. В нем был ненавистный цикорий. Но Таня так радовалась, что у нее все для меня есть, — пришлось пить.

Озеро красивое, как на открытках. Вот только вода ледяная. А что делать? Как-то надо вымыться после ночи. Разделась, запрыгнула в воду. Мамочки! Полотенца нет!

— Для тебя у нас все есть! — Таня держит полотенце наготове. Растерла меня докрасна.

На завтрак давали овсяную кашу. С детства ее не ем. Таня принесла мне бутерброд с сыром, яйцо и жиденький чаек — очередное воспоминание об интернате.

Мы начали с глины. Детей забрал дежурный на прогулку, а мы, сидя за убранными после завтрака столами, лепили. Любимая тема — мы лепим, что мы лепим… Как нам стало хорошо!

Толя тоже участвовал — он же взрослый! Его я взяла на себя, чтобы Аня могла «оттянуться». Она приехала сюда, будучи на грани душевного срыва. Месяц тому назад она похоронила мать. Толя был привязан к бабушке, и ее смерть (не неожиданная, после долгой болезни) вызвала тяжелую агрессию. Никакие таблетки не помогали. В это время Аня прочла мою книгу «Преодолеть страх, или Искусствотерапия», а вскоре кто-то сказал ей, что я приезжаю в Москву и еду с группой на Валдай.

Толя устал от глины, и, пока продолжалась лепка, мы пошли с ним в соседний зал развешивать веревки для следующего занятия. Это занятие пришлось ему по душе. Я заметила, что он любит быть полезным, любит помогать, и сделала его своим «ассистентом по трудностям». Все дни семинара Толя был рядом. И случилось внеплановое чудо — он научился писать слова.

А было это так. На второй день мы превратили мою комнату в «Весь мир». Живописные работы висели на прищепках в центре комнаты, наши портреты углем заняли стенку почета, скульптуры тоже нашли свое место, а вот пол оставался пустым. Из похода дети нанесли всяких коряг, веток и прочих прелестей, и мы провели реки, разбили озера, наполнили их рыбами и водорослями.

— Как перейти? — спрашивает Толя.

— Мост надо строить, — говорю.

— Не могу.

— Тогда надо написать «река». И что мост будет. Чтобы не утонули.

— А каким цветом?

— Выбери.

Побежал за гуашью, принес три краски — красную, синюю и желтую.

— Красный — это мост красный.

— Пиши «мост».

— А как писать?

— Так и пиши: м-о-с-т.

— Написал!!! Правильно?

— Правильно.

«Р-е-к-а» синяя. Вышло!

— А что будет желтым?

— Светофор!!!

— В светофоре нет синего.

Толя умчался. Принес зеленую краску.

— Пиши «светофор».

— Зеленым?

— Давай зеленым, раз принес.

— А желтый куда?

Толя обеспокоен. Дергает плечами, крутит головой. Сбила я его с толку зеленой краской.

— Пиши «светофор» желтым. Зеленый — это трава.

— Зеленый — это трава, — в светофоре трава? Т-р-а-в-а… — машет он руками и припрыгивает.

На счастье, в комнату влетают дети. «Мост», «река», — читают они корявые надписи.

— A-а, строить мост через реку?

— Да, — отвечает Толя, — я это для вас написал. А «светофор» не успел.

— Успеешь, пока мы мост построим…

Толя налил зеленой краски на картон — лучше будет видно, — макал в нее кисть и, проговаривая каждый звук, писал букву за буквой. Моя помощь больше ему не требовалась.

В это время взрослые «лепили» из газет гигантских бабочек, кузнечиков и стрекоз.

Коля-педагог, отведя меня в сторону, спросил:

— Если на лист просится одна чернота — не бояться, выплескивать?

— Выплескивать!

— Тогда, с вашего позволения, я пойду рисовать на улицу, чтобы дочка этого срама не видела.

Потом он сказал мне: стало легче, спасибо.

Кому спасибо?

В один из дней Аня с Толей и еще одна воспитательница увели детей на озеро, и мы, взрослые, остались совсем одни. Наконец-то пришло время выговориться. Коля изображал нам своего подопечного аутиста, как тот, спрятавшись за умывальник, ест мыло. Отберешь — будет биться в припадке. И ничего не помогает, ничего! Другая девушка рассказывала о дочери-аутистке, которую она сюда не взяла. Та ходит на четвереньках и мяучит, и так целый день. Рассказывая это, она сама встала на четвереньки и принялась мяукать. Дочка-кошка раздирает когтями материнскую душу. Как тут помочь?

Любая передышка — это помощь. Дрессировщику (а сейчас мама дочки-кошки играет именно эту роль) необходимо бесстрашие. Иначе тигр разорвет его на части. Дрессировщик не живет с тигром в одной клетке. Он наполняется силой и отвагой за пределами вольера. Вот и матери дочки-кошки надо как можно чаще выбираться на свободу. Как только ее отпустит страх, она перестанет ощущать себя дрессировщиком, и дочка перестанет быть тигром.