— Вот, — протянул он
сквозь чугунные ветви книгу, — она знала, что ты придешь сюда.
— Что это?
— Библия.
— Куда она уехала?
— В монастырь.
— В монастырь?
— В монастырь.
— В какой.
— Она просила никому не
говорить. И тебе тоже. — Он упредил вопрос Платонова. — И ты прекрасно
понимаешь, что если она просила, я никому не скажу.
— Но... я люблю ее.
— Ну и что, я тоже, —
безразлично ответил Кутеев. — Она не от мира сего.
— Я так мало о ней знаю.
— Достаточно, чтобы
поверить в то, что я сейчас сказал.
— Этот мир отторг ее.
Растоптал.
Кутеев теперь посмотрел
на Платонова с явным раздражением.
— Ты так ничего и не
понял о ней. Она вообще не была в этом мире. Никогда.
— Что мне теперь делать?
— этот вопрос Константин задал куда-то в небо.
— Не знаю, может — ответ
там? — Кутеев указал на «Библию».
Платонов заметил две
закладки в кирпиче тонких страниц. Он поспешно открыл книгу и увидел место,
обведенное карандашом: «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью, а
учить жене не позволяю...». Это было Первое послание к Тимофею святого апостола
Павла. И хотя Константин понимал, почему Маша обвела именно эти слова, но он
хотел найти ответы для себя, а не объяснение от нее. Пусть и сказанное самим
апостолом. Он открыл книгу там, где была вложена вторая закладка. Знакомый,
иносказательный текст Апокалипсиса. И снова карандашом в десятой главе: «И
Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и
клялся Живущим во веки, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все,
что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет...» Именно «что
времени уже не будет» зачем-то подчеркнула Маша.
Пока Константин листал
Библию, железные ворота закрылись. Звонить второй раз было бессмысленно.
Платонов повернулся к
воротам спиной и внимательно посмотрел в тяжелое осеннее небо.
— Вот, Андрей
Викторович, был я движда, а теперь кто? Трижда? — вопросил он то ли к небу, то
ли к доктору в недалекое прошлое. — Помолись обо мне, раба Божия Мария... — попросил
у серых туч Константин, и они вдруг прямо на глазах просветлели. Просветлели и
посыпали крупными красивыми снежинками, и застывшая ребрами и ухабами на земле
грязь удивительно быстро сменилась белоснежным пушистым покрывалом. Уже через
несколько минут под ним не видно было дороги, жухлой листвы и травы, был только
чистый лист, на котором можно было оставить первые следы.
Настоящая русская зима
все же настала.
* * *
Человек с Библией в руке
брёл по этой бесконечной белизне. Время ещё было...
