Двери Между Мирами - [16]

Героин подействовал – это доказывали сопли, которые у него потекли – но он никак не мог почувствовать этого.

Единственное, что он почувствовал незадолго до посадки, был очередной странный провал сознания… недолгий, но несомненный.

Боинг-727 заложил вираж над проливом Лонг-Айленд и пошел на посадку.

Когда парень, похожий на студента колледжа, прошел в туалет первого класса, Джейн Дорнинг в кухне второго класса помогала Питеру и Энн убирать последние стаканы от напитков, которые подавали после закуски.

Парень шел обратно как раз в тот момент, когда она, проходя, придержала портьеру, отделявшую второй класс от первого, и она бессознательно ускорила шаг, зацепив его своей улыбкой, заставив его поднять глаза и улыбнуться в ответ.

Глаза у него опять были зеленовато-карие.

Ну ладно, пускай. Перед сном он пошел в сортир и снял их; потом опять пошел в сортир и надел их. Да ради Бога, Джейни! Ты просто нагоняешь на себя панику, как дурочка!

Вовсе нет. Она не нагоняла на себя панику, как дурочка, хотя и не могла сформулировать ничего конкретного.

Он слишком бледный.

Ну и что? Тысячи людей слишком бледны, включая твою собственную маму – с тех пор, как у нее забарахлил желчный пузырь.

У него необыкновенно притягательные голубые глаза – может, не такие симпатичные, как эти зеленовато-карие линзы, но безусловно очень интересные. Так зачем ему вся эта канитель и такие расходы?

Потому что ему нравятся глаза от дизайнера. Разве этого не достаточно?

Нет.

Незадолго до сигнала ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ и последней проверки она сделала одну вещь, которой раньше никогда не делала, потому что вспомнила крутую старуху-инструкторшу. Она наполнила красный термос горячим кофе и надела на горлышко пластмассовую крышку, не закрыв его пробкой, и завинтила крышку только на первую нитку резьбы.

Сьюзи Дуглас делала последнее объявление перед посадкой, велела этим дурачкам погасить сигареты и убрать все свои вещи, которые они вынули во время полета, объясняла, что рейс встретят представители компании «Дельта», напоминала, чтобы они проверили свои таможенные декларации и документы, удостоверяющие гражданство, говорила, что сейчас придется забрать все чашки, блюдца и наушники.

«Удивляюсь я, что нас не заставляют проверять, сухие ли у них штаны», – рассеянно подумала Джейн. Она чувствовала, как вокруг ее внутренностей, туго их захлестнув, все крепче обвивается ее собственная стальная проволочка.

– Займись моей стороной, – сказала Джейн, когда Сьюзи повесила микрофон.

Сьюзи взглянула на термос, потом в лицо Джейн.

– Джейн? Тебе плохо? Ты вся белая, как…

– Мне не плохо. Займись моей стороной. Объясню, когда вернешься. – Джейн бросила короткий взгляд на откидные сиденья рядом с левым выходом. – Я не хочу выпускать из рук оружия.

– Джейн…

– Обслужи мою сторону.

– Ладно, – сказала Сьюзи. – Ладно, Джейн. Не проблема.

Джейн Дорнинг села на ближайшее к проходу откидное сиденье. Она держала термос в руках и не притрагивалась к ремням безопасности. Она хотела держать термос наготове, а для этого были нужны обе руки.

«Сьюзи думает, я чокнулась».

Джейн надеялась, что и вправду чокнулась.

«Если капитан Макдоналд совершит жесткую посадку, у меня все руки будут в пузырях».

Она пойдет на этот риск.

Самолет снижался. Человек в кресле 3-A, человек с двухцветными глазами и белым лицом, вдруг нагнулся и вытащил из-под сиденья свою дорожную сумку.

«Вот оно, – подумала Джейн. – Вот тут-то он и достанет гранату или автомат, или какая там у него еще пакость».

И как только она это увидит, в ту же самую секундочку она сорвет с термоса, который держит чуть дрожащими руками, красную пластмассовую крышку, и в проходе борта 901 авиакомпании «Дельта» начнет кататься по полу один очень даже изумленный Друг Аллаха, а с ошпаренного лица у него будет облезать кожа.

3-А расстегнул на сумке молнию.

Джейн приготовилась.

Стрелок подумал, что этот человек – невольник он или не невольник – по части изящного искусства выживания, пожалуй, обскакал всех остальных мужчин, которых он видел в этом воздушном вагоне. Остальные были большей частью жирными, но даже и те, кто, казалось, был более или менее в форме, тоже выглядели открытыми, ненастороженными, у них были лица избалованных и заласканных детей, лица людей, которые в конце концов будут драться, но перед этим почти до бесконечности будут ныть; им можно выпустить кишки так, что они на башмаки вывалятся – и на лицах у них перед смертью отразится не ярость, не мука, а тупое удивление.

Невольник – лучше… но все же недостаточно хорош. Совсем недостаточно.

«Военная женщина. Она что-то заметила, что – не знаю, но заметила, что что-то неладно. Она обратила на него внимание, не так, как на других».

Невольник сел. Посмотрел на книгу в мягкой обложке, которую мысленно называл «Шур-гнал», хотя, что это за Шур и куда он кого гнал, Роланду было предельно безразлично. Стрелок не хотел смотреть на книгу, хотя вещь это была, конечно, удивительная; он хотел смотреть на женщину в военной форме. Желание выдвинуться на передний план и начать управлять невольником было очень сильно. Но он сопротивлялся ему… по крайней мере, пока.