Дверь в никуда - [23]

Его голос был теперь совсем другим, но руки были так хорошо знакомы. И Энни вспомнила каждый миг, каждый час из тех, что они провели вдвоем, как будто заново переживала их.

Они с Мартином соткали сияющую теплым мирным светом картину совместного бытия. Нити их судеб сплелись, чтобы окутать дом и детей прочно и надежно. Яркие в прошлом нити поблекли, превратившись за одиннадцать лет в неброскую, но такую крепкую основу их жизни. И вот теперь… Мартин… сыновья… Им еще предстоит увидеть, как оборвется линия ее жизни. Все бессмысленно… Все!

Внезапно она заплакала, и это были слезы счастья и облегчения.

«Еще ничего не потеряно, – думала она, – Почему я так уверена, что все уже позади? Да нет же!»

Она улыбнулась и тут же почувствовала дергавшую боль в уголку рта, там, где засохла кровь.

Это не рука Мэттью! Этого человека зовут Стив. Он совсем посторонний, но сейчас он для нее стал нужнее и важнее всех на свете. Боль, но не физическая, а боль тоски и сожаления о том, что прошло, пронзила ее.

– Как бы я хотела очутиться рядом, совсем рядом, – сказала она, – я бы хотела обнять покрепче и держаться за тебя.

А слезы все капали, горячими струйками стекали по щекам и терялись в волосах.

– Мы и так держимся друг за друга. Чувствуешь? – Стив пожал ее руку.

Но Энни, превозмогая боль, рванулась всем телом, стараясь дотянуться до своего соседа, чтобы прижаться лицом к другому человеческому лицу и найти у него защиту и успокоение.

Ей было страшно, что ее вновь охватит слабость. Страх уже тянулся к ней своими костлявыми пальцами, и тогда ее рот открылся в отчаянном крике и из рассеченной губы заструилась кровь.

– Поздно! – закричала она. – Слишком все поздно! – Рыдания сотрясали ее тело. И снова волосы рванули кожу на голове.

– Не плачь! – сказал Стив. – Пожалуйста, Энни, милая, не плачь! Еще ничего не поздно!

«Эх, если бы только дотянуться друг до друга! – подумал он. Тогда бы они своим теплом, как щитом, защитили бы друг друга.»

Он сделал еще одну попытку подползти к женщине и понял, что не сможет вытянуть свою сломанную ногу из-под обломков.

Все еще всхлипывая, но постепенно успокаиваясь, Энни сказала внезапно:

– Моя мать больна… ей сказали, что у нее рак. Наверное, это похоже на наш случай.

Стив с удивлением обнаружил, что с необыкновенной легкостью ловил ее мысли, угадывал даже то, что только она хотела сказать. Эта способность проникать в чужие мысли могла бы показаться сверхъестественной, но Стив спокойно принял это открытие.

– Нет! – возразил он ей. – Это совсем не одно и то же. Ты смешиваешь разные веши. Твоя мать увидела, как ты выросла, вышла замуж. Она увидела своих внуков. Нет, Энни, болезнь – это не насилие.

Он ни за что не позволил бы себе сказать «насильственная смерть». Но Стив понимал, что сейчас и Энни обладает таким же сверхъестественным чутьем. Он услышал ее голос:

– Возможно… возможно, когда приходит смерть, это всегда насилие.

Они лежали вдвоем в абсолютной тишине, не имея возможности увидеть друг друга, и все-таки объединенные темнотой и несчастьем. И казалось, что они ведут разговор без слов, и мысли их звучат какими-то детскими, совсем не похожими на их собственные, голосами.

– Если нас все-таки найдут, – сказала или подумала Энни, – у нас еще останется ну хоть чуть-чуть жизни, я не дам бесцельно пропасть ни одному дню. Я буду считать каждый час. Я наполню их смыслом. Я бездарно прожила столько лет, и от них не осталось никакого следа. Потерянное время! Каждое мгновение теперь будет таким ценным! Ты понимаешь меня, Стив?

– О да! – ответил он. – Когда мы отсюда выберемся, мы будем жить совсем по-другому.

Стив попытался представить себе, как все это будет. Но в голову ничего не лезло, кроме смутного образа Викки, маленьких ресторанчиков, где обычно он проводил время, да деловых встреч, когда он в ожидании заказчиков снова и снова прокручивал в темном просмотровом зале готовые рекламные ролики.

– Тут надо еще подумать, хорошо, Дэвид? – звучит в ушах его собственный голос: – Ты всему этому научилась в Оксфорде, Викки? Это то, чем он был. Работа чередовалась с развлечениями, безразлично, виток за витком наматываясь на катушку его жизненного пути, совсем как кинолента.

И вот лента оборвалась, и фильм, который он досмотрел едва до половины, может больше не возобновиться.

Стив открыл глаза в этой удушающей темноте. Ему показалось, что уже целую вечность он разматывает свою жизнь назад, пытаясь в череде сотен исчезающих образов отыскать один, который мог бы удержаться в памяти.

– Энни, внезапно испугавшись позвал он, – ты здесь?

– Да… – откуда-то издалека сонно отозвалась она.

– Энни!

Наконец она ответила громче:

– Да, я тут…

– Расскажи еще что-нибудь. О матери, о чем угодно, только говори, не молчи.

– Я… – вздохнула легко, почти неслышно она. Он знал, что ему только показалось, будто он слышит ее дыхание на своей щеке.

– Я не могу больше говорить, Стив. Говори ты. Мне нравится слушать твой голос.

Когда же это было в последний раз? Это то, что он хотел уловить прежде, чем станет слишком поздно.

Когда он в последний раз почувствовал никчемность чрезмерных желаний?