Дверь в любую сторону - [5]

Впрочем, у корабля, который я буду пилотировать, двигатель почти - не совсем, конечно, - так же хорош. В его непроницаемом чехле предусмотрен микроскопический сдвиг пространства-времени, из-за которого обычное вещество отчасти преобразуется в антиматерию. Этот полноконверсионный двигатель способен развивать чудовищное ускорение, измеряемое в тысячах «g». Для биологического организма это немыслимое ускорение, несмотря на любые стабилизаторы. С подобным двигателем можно бросить вызов тому, что не умещается в сознании, подлететь к самому горизонту событий, закладывать маневры в чудовищно опасной зоне - там, где само пространство разгоняется до субсветовой скорости. Корабль размером с орех располагает двигателями межпланетного зонда.

Но даже с такими двигателями корабль для черной дыры - что комар для лягушки.

Зеленые индикаторы свидетельствуют, что проверка благополучно завершена. Я включаю приборы, проверяю сам все, что до меня проверено уже трижды, причем делаю это два раза. Сидящий во мне пилот донельзя дотошен. Полный порядок.

– Ты так и не дал своему кораблю название, - долетает до меня голос человека, чье имя я не могу вспомнить. - Какие у тебя позывные?

Полет в одну сторону, думаю я. Может быть, что-нибудь из Данте? Нет, Сартр сказал лучше: Huit Clos - запертая дверь.

– Huit Clos, - говорю я и отделяюсь от станции.

Пускай ломают головы.

Я один.

Законы небесной механики не отменены, и я не проваливаюсь в черную дыру. Еще рано. Слегка пришпорив разгонные двигатели - вблизи станции я не осмеливаюсь включать главную тягу, - я ложусь на эллиптическую орбиту: вблизи перимелазмы, но пока что вне опасной зоны черной дыры. Дыра по-прежнему невидима, но я развил в себе высочайшую чувствительность, охватывающую весь спектр от радио до гамма-радиации. Мое новое зрение позволяет различить рентгеновское свечение, но я его не вижу. Если оно и есть, то такое слабое, что остается неподвластно моим приборам. Межзвездная среда здесь так разрежена, что ее, можно сказать, вообще не существует. Черная дыра невидима.

Я улыбаюсь. Так даже лучше - сам не знаю, почему. Черная дыра чиста, ничем не загрязнена, состоит из одной гравитации, является большим приближением к чистой математической абстракции, чем что-либо еще во всей Вселенной.

Еще не поздно повернуть вспять. При ускорении в миллион «§» я за каких-то полминуты достигну релятивистских скоростей. Для бегства мне даже не понадобится червоточина. Не нужно будет замедлять мысль, чтобы домчаться на такой скорости до любой точки в обитаемой галактике.

Но я знаю, что не сделаю этого. Психолог тоже знала, будь она проклята, иначе не дала бы мне добро на экспедицию. Почему? Что со мной?

Я уделяю этим тревожным мыслям только половину своего внимания; другая половина сосредоточена на пилотировании. Меня посещает прозрение, а с ним - новое воспоминание. Чертова психолог! Помнится, меня так тянуло к этой женщине, что я отвлекся и не уловил ее слов.

Теперь сексуального влечения для меня, конечно, не существует. Вообще не помню, что это такое. Что-то странное, абсолютно чуждое.

«Мы не можем воспроизвести в копии весь мозг, однако переписанного хватит, чтобы вы чувствовали себя человеком, - сказала она, обращаясь к стенке, а не к тебе. - Вы не заметите никаких провалов».

У меня мозговые изъяны - вот в чем штука!

Ты нахмурился.

«Как же не заметить, что некоторые воспоминания отсутствуют?»

«Мозг освоится с новой ситуацией. Припомните: в каждый момент времени вы используете не больше сотой доли процента своей памяти. Мы опустим только то, о чем у вас никогда не возникает причин подумать. Например, память о вкусе клубники; планировка дома, в котором вы жили подростком; первый поцелуй».

Это тебя несколько встревожило: ты хотел остаться собой. Максимальная сосредоточенность! Какой вкус у клубники? Не помню, не уверен даже насчет цвета. Такие круглые, как яблоки, только мельче. Цвет такой же, как у яблок, или близкий к ним - в этом я уверен, только сомневаюсь даже по поводу цвета яблок.

Но ты решил, что можно прожить и «отредактированным», раз это не нарушает твою сущность. Ты улыбнулся и сказал: «Не трогайте первый поцелуй».

Вот я и не могу найти решение этого ребуса: кем надо быть, чтобы сознательно прыгнуть в черную дыру. Не могу, потому что не помню того, что помнишь ты. Если начистоту, я - вообще не ты.

Зато поцелуй я помню. Прогулка в темноте, мокрая от росы трава, серебряная луна над деревьями. Я поворачиваюсь к ней, а она, оказывается, уже давно повернулась и подставляет губы. Неописуемый вкус, скорее, ощущение, а не вкус (не путать с клубникой), мягкость языка и твердость зубов - все на месте. За исключением главного: понятия не имею, кто она такая!

Чего еще мне недостает? Знаю ли я, чего я не знаю?

Я был ребенком лет девяти, и по соседству не осталось ни одного дерева, на которое бы я не влез. Я был осторожным, аккуратным, методичным верхолазом. Забравшись на верхушку самого высокого дерева, я мог глядеть поверх леса (разве я жил в лесу?) и восторгался, возносясь из-под сумрачного полога на яркое солнце. Никто не умел лазить по деревьям так, как ты; никто даже не подозревал, как высоко я могу вскарабкаться. Там был твой никому не ведомый тайник. Он располагался настолько высоко, что весь мир представал оттуда морем с зелеными волнами, зажатым горами.