Двенадцатый двор - [13]
— И что же, Никиту — Морковин? — перебил я Ивана Матвеевича; во рту у меня стало сухо.
— Ну, нет. Мужики, мужики... — Иван Матвеевич помолчал. — Не обязательно Морковин. Никиту Метяхова многие ненавидели — он своих односельчан, особенно с сумой тощей, не щадил. Наутро следователь приехал. Молодой, вроде вас. Получалось — сам Никита на свою смерть напросился. Вроде привел Морковин мужиков конфисковать у Метяховых лошадей в пользу артели. Самоуправство, конечно. Только списали Григорию самоуправство. Учли, что красногвардеец в прошлом, что первый из середняков в артель записался... Словом, получалось, что вышвырнул Никита мужиков из сеней, одного колом по спине огрел. Во двор за ними. Здесь кой-кто из кулаков оказался. Общая драка началась. В темноте. Пьяные... Кто Никиту — неизвестно. Только били его несколько человек — он здоровый был, куда медведь годится. Морковин на следствии говорил: «Не видел я даже Никиту впотьмах». А следователь спешил — по всему уезду убийства, поджоги, беспорядки. Ох, уж и времечко было!
— А вы как сами думаете, Иван Матвеевич?
— О Морковине? Вы у меня спрашиваете: мог ли он Никиту? Мог, если учесть их отношения. И в то же время не мог.
— Почему?
— Как вам сказать... Не знаю. Не похоже на него. Во-первых, трусоват. А во-вторых, жадный он до жизни был и хитрый. Под контролем себя держал. Чтобы рисковать? Нет. Все у него с расчетом. К тому ж только в силу мужик входил, первенец родился. Дочка.
— Противоречите вы себе, Иван Матвеевич. Не мог убить Никиту, а Михаила — убил.
— Ну... Не забывайте, сколько лет прошло. Другой теперь Морковин. Да и сейчас, как я его знаю, не мог бы убить. Его б только не трогать... Но убил. Он. Вы поймите: просто некому больше убить. Некому! У нас же не город. Все на виду. А так... Со стороны сказали бы — не поверил.
— Что же было дальше, Иван Матвеевич?
— Дальше? Через месяца два... Кулаки после смерти Никиты полютовали. Вот Наталью Лыкову сожгли. Памятник бы ей у нас перед правлением поставить. И Тихону... Дальше, Петя, начался в Воронке колхоз. «Красный серп».
— Значит, в колхоз вступил Морковин только для того, чтобы свести счеты с Никитой?
— Трудно сейчас сказать. Тогда не до психологии было. Этот мотив, согласитесь, достаточно веский. Были, наверно, и другие причины.
— А как он в колхозе работал?
— Поставили его бригадиром. Опять же за сознательность. Ведь многих середняков за собой привел. Работал хорошо, честно. Правда, замкнулся, вроде погас. Похоже было, ждет чего-то.
На улице засигналил «газик».
— Мой Павел отобедал, — сказал Иван Матвеевич. — В Сухотинку надо съездить. Корма кто-то в свинарнике ворует. А у вас, Петя, какие планы?
Он, кажется, был недоволен моей медлительностью.
— Раз подозрения на Сыча, будем искать. Иван Матвеевич, есть у вас в колхозе кто-нибудь из однополчан Морковина? С кем он на войне был?
— Вот вы что. — Гущин посмотрел на меня внимательно и, похоже, с одобрением. — Настырный вы человек, Петя. Ладно. Есть. Трофим Петрович Незванов. В другой деревне, в Ознобине. Пятнадцать километров. Хотите поехать?
— Да.
— Хорошо. Только нет сейчас свободной машины. Дам лошадку. Не возражаете?
— Нет, конечно. А за двором Морковиных пусть милиционер наблюдает. Только неявно.
— Это я распоряжусь, — сказал Иван Матвеевич.
10
В деревню Ознобино вез меня задумчивый мальчик Сашка. Лет девяти. Он погонял пегую лошадь, от которой остро пахло потом, иногда поглядывал в мою сторону, похоже было, хотел что-то спросить, но не решался. Я видел его светлую, коротко остриженную макушку. Она наверняка была теплой от солнца. Хотелось ее погладить.
Мерно бежала лошадь, иногда пофыркивала, мотала головой, отгоняя оводов. Мерно выстукивали копыта по мягкой земле: «Хоп-хоп-хоп».
Я лежал в телеге на примятом сене, смотрел в небо. Погода опять изменилась. Тяжелые тучи плыли надо мной, то скрывая солнце — и разом все меркло вокруг, то выпуская его на свободу — и мир переливался яркими красками.
Никогда я не видел такого неба. В разных его краях серыми застывшими полосами висели дожди, временами в просветах туч ярко пылало солнце, то вдруг возникали синие поляны, и из них прямо на глазах выливался голубой свет. Освещение везде было разное, все двигалось, менялось; дальнюю черную тучу пробежала молния, а потом прокатился медленный тугой гром; и в это же самое время светило солнце, и над мокрым ржаным полем наперегонки пели жаворонки.
Так со мной уже бывало. Когда в одном дне много событий и впечатлений, перестает существовать время. Трудно было поверить, что только утром я приехал в Воронку и начал свое первое дело. Мне казалось, что я уже давно здесь, среди этих зеленых и желтых полей, под этим огромным живым небом, среди людей, которых я воспринимаю как загадки и ребусы.
Между тем было без пятнадцати три.
«Хоп-хоп-хоп...» — лошадиные копыта по мягкой земле.
Трофим Петрович Незванов оказался высоким аккуратным стариком в чистой полотняной рубашке, выцветших солдатских галифе, в сандалиях на босу ногу. Был он седой, коротко, по-городскому подстрижен, с впалыми щеками. Трофим Петрович работал бухгалтером в сельсовете.
Повесть была напечатана в журнале «Юность» в номерах 6 и 7 за 1982 год в разделе «Проза».
Имя Николая Константиновича Рериха — художника, общественного деятеля, путешественника, знатока восточной культуры — известно всем. Однако в жизни каждого человека, и прежде всего в жизни людей неординарных, всегда есть нечто глубоко скрытое, известное лишь узкому кругу посвященных. Был такой «скрытый пласт» и в жизни Рериха.Игорь Минутко пытается, привлекая документальные источники, проникнуть «за кулисы» этой богатой событиями и переживаниями жизни человека, оставившего, несомненно, яркий след в истории российской и мировой культуры.
История загадочной реликвии – уникального уральского сервиза «Золотая братина» – и судьба России переплелись так тесно, что не разорвать. Силы Света и Тьмы, вечные христианские ценности любви и добра и дикая, страшная тяга к свободе сплавлены с этим золотом воедино.Вот уже триста лет раритет, наделенный мистической властью над своим обладателем, переходит из одних рук в другие: братину поочередно принимают Екатерина Вторая и Емельян Пугачев, Сталин и Геринг, советские чекисты и секретные агенты ФСБ.
Повесть о выдающемся революционере, изобретателе. За несколько дней до казни в камере смертников Н. И. Кибалтчич составил «Проект воздухоплавательного прибора», в котором впервые была высказана гениальная идея о ракете с реактивным двигателем. Книга адресована школьникам среднего возраста.
Роман «Бездна (Миф о Юрии Андропове)» известного писателя-историка Игоря Минутко посвящен одной из самых загадочных и противоречивых фигур политического Олимпа бывшего СССР — Юрию Владимировичу Андропову (1914-1984), в течение 15 лет стоявшему во главе Комитета Государственной Безопасности.
Один старый коммунист рассказал мне удивительный случай, происшедший в Туле в 1919 году. Я решил написать рассказ, положив в его основу услышанную историю.Для художественного произведения нужны подробности быта, аромат времени. Я запасся воспоминаниями туляков — участников Октябрьских событий, пошел в архив, стал читать пожелтевшие комплекты газет за 1919 год, и вдруг дохнула на меня революция, как живая предстала перед глазами Тула тех лет. В мою тихую комнату ворвалось дыхание великого и прекрасного времени, и я понял, что не могу не написать об этом.Так появилась на свет повесть «Мишка-печатник» — повесть о революции, какой я ее представляю, какой она живет в моем сердце.
Это повесть о буднях милиции. Вернее, об одном лишь буднем дне… Автор изменил имена, сместил события, многое обобщил. Но герои этой повести — реальные люди, и почти все, что описано в ней, происходило в действительности.
В сентябре 1969 года в Северном Йоркшире, на Бримлейском фестивале, заколота ударом ножа в сердце девушка-хиппи, Линда Лофтхаус; а в октябре 2005-го убит кочергой музыкальный критик, обозреватель Николас Барбер. Следствие приходит к выводу: оба преступления — дело рук одного злодея, и двумя жертвами он не ограничился.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Произведение ван Эмландта «Коварный лед» относится к жанру полицейского романа. И это не удивительно — автор прослужил долгие годы в полиции.Неутомимый Ван Хаутем в «Коварном льде» — не частный детектив, не чудак и не сноб, занимающийся разгадкой уголовных «ребусов» из любопытства или ради развлечения, как герои Эдгара По или Конан Дойла, а скромный полицейский, изо дня в день сражающийся со злом за небольшую зарплату. Никаких чудес ловкости и проницательности Ван Хаутем не совершает, если не считать, конечно, чуда честной, систематической и неустанной работы по розыску преступников.
На счету оперативников убойного отдела не одно раскрытое преступление. В наши дни преступность опутала своими щупальцами все сферы жизни. Теперь неважно кто перед вами: председатель Городского собрания или художник-реставратор - и тот и другой может пустить вам пулю в лоб, если в воздухе запахнет деньгами.Лихой «ментовский» квартет наших старых знакомых: Ларина, Соловца, Дукалиса и Волкова, - снова в деле, вновь противостоит жестокости и беспределу.
Менты... Обыкновенные сотрудники уголовного розыска, которые благодаря одноименному сериалу стали весьма популярны в народе. Впервые в российском кинематографе появились герои, а точнее реальные люди, с недостатками и достоинствами, выполняющие свою работу, может быть, не всегда в соответствии с канонами уголовно-процессуального кодекса, но честные по велению сердца.