Двенадцатая статуя - [18]

Как бы то ни было, он наконец привел его в себя, и оказалось, что Алекс вошел в ателье, держа в руках деньги, с широкой улыбкой на своей злобной сморщенной физиономии, и дал понять парню, что, черт возьми, с девчонкой ничего плохого не случилось, но если, чтобы утешиться, она захочет купить себе что-нибудь хорошенькое...

– Неужели он такой дурак? Так ошибаться в людях!

– Да, таковы факты. – Мак-Аарон кивнул с мрачным видом. – Как бы то ни было, парень не выдержал. Он даже не мог сказать, что произошло потом. Он помнит только, что сжал руками эту костлявую шею, а когда отпустил, было уже поздно.

– Пусть так, – вздохнул Мел, – это все же убийство.

– Да, – согласился Мак-Аарон. – Долгий срок в тюрьме, и газеты, полные описаний того, как его сестренка сбилась с пути. Казалось, нет никакой надежды. Но знаешь, что самое странное?

– Что?

– Единственное, о чем думал Варезе, – это в какое отчаянье придут его мама и папа, которых он так подвел. Тюрьма беспокоила его гораздо меньше, чем то, что он после долгих споров убедил родителей отпустить девочку в Рим и позволил Алексу совратить ее. Ему и в голову не пришло, что можно как-то скрыть, что Алекс мертв. Послушать его, так надо срочно звать полицию, и все!

Но Сай, конечно, не хотел, чтобы стало известно о смерти Алекса, потому что тогда фильм считай что пропал бы. Он увидел статую Тиберия, почти готовую, и понял, что это еще не поражение. Ему очень мешало, что вы с Бетти и я крутились вокруг, но как только он избавился от вас и послал меня как последнего дурака искать Алекса по всей съемочной площадке, он мог действовать свободно.

Во-первых, он заставил парня быстро сделать новую статую Тиберия.

Это была тринадцатая статуя, в которую они засунули Алекса. Сайрус сказал, что пока они с парнем занимались этим, у них была одна мысль: как бы удержать обед в желудке. На это у них ушла вся ночь, а когда статуя была готова, они отвезли ее на тележке в студию и вместо нее поставили в ателье другую статую.

– Но Сайрус сказал мне, что Паоло помогал тебе искать Алекса большую часть ночи. Так вот, если бы я спросил тебя...

– Ах, вот что! – Тень улыбки мелькнула на упрямом лице Мак-Аарона. Он предусмотрел все, чтобы их слова выглядели правдоподобно, и заставил парня несколько раз обойти площадку с фонариком в руке.

Если бы у меня были какие-то сомнения насчет парня, они тут же развеялись бы. Когда на следующий день меня допрашивал инспектор Конти, я и слова не сказал о парне – так я был уверен, что он не имеет к этому никакого отношения.

– Тебе и не надо было говорить о нем, Ванда только и ждала удобного случая, чтобы заговорить.

– Ванда? – спросил Мак-Аарон с неподдельным удивлением. – Откуда ей знать? Черт возьми, это ведь Сайрус рассказал инспектору, что случилось, когда ты той ночью отвез парня домой. Но так как нужно, понимаешь, как будто из него надо было вытягивать каждое слово. Так, чтобы постепенно направить его в ателье, где он мог хорошенько рассмотреть эту статую, познакомившись с фотографиями Алекса.

Это все сделал Сайрус. Когда он убедился, что инспектор и комиссар абсолютно уверены, что другие статуи в студии и в складе реквизита были там до исчезновения Алекса, он захотел, чтобы произошло это представление в ателье. Он хотел, чтобы все подозрения упали на парня, а потом полностью и навсегда рассеялись. Единственной проблемой было, сможет ли парень выдержать такое напряжение в этой грандиозной сцене, и ты сам видел, что он с этим справился. Теперь ты понимаешь, как все было задумано? Создать впечатление, что площадка герметически закупорена, что парень – единственный, кто мог совершить преступление, а потом полностью снять с него все подозрения. Если я могу поклясться на Библии, что парень помогал разыскивать Алекса в ту ночь и если Алекса нет в той статуе – что тогда остается?

– Остается статуя с телом внутри, – сказал Мел. – Убийство.

– Да, я понимаю, – сочувственно вздохнул Мак-Аарон. – Теперь ты жалеешь, что все узнал. Но я не жалею. Мел. И не потому, что мне было так уж трудно держать это в себе. Меня мучило, что никто в мире не знал, как Сайрус доказал, что он за человек.

– Что доказал? – резко сказал Мел. – Ему было нетрудно поступить так, потому что он особенно дорожил этой картиной и знал, что ему немного осталось жить. Разве он так уж рисковал при таких обстоятельствах? Если бы что-нибудь случилось, он не дожил бы до суда и все досталось бы парню.

– Ты все еще не понял. Совершенно не понял. Да и как ты можешь понять, если тебя не было с ним в конце? Ну а я был.

К ужасу Мела, лицо Мак-Аарона, хладнокровного, невозмутимого стоика, сморщилось, исказившись почти обезьяньей гримасой в попытке удержать слезы.

– Мел, этому не было конца. Неделя за неделей, и с каждым днем боли усиливались. Его словно резали тупым ножом. Но все это время он ни разу не разрешил сделать себе укол, чтобы боли стали меньше. Врачи хотели, но он не позволял. Он говорил, что все в порядке, что он не будет жаловаться на боли, и он не жаловался. Он только извивался от боли на кровати и кусал носовой платок, который засовывал себе в рот, и потел так, что у него по лицу градом катился пот. Но никаких уколов.