Двенадцать замечаний в тетрадке - [34]

И вот тогда-то я ужасно на тебя рассердилась. Это из-за тебя я перессорилась со своими друзьями: ведь как ни верти, они защищали тебя, а не меня. Из-за тебя же я чуть не выложила все Жуже, хотя Жужа чужая, а я — не предатель.

Мне захотелось немедленно позвонить Дёзё. Но их номер был занят: видно, Малышу пришлись по вкусу телефонные сказки.

А на другой день я уже не знала, как заговорить с ними; они тоже ко мне не обращались, только Жужа подходила на каждой переменке, и мы без конца прогуливались под руку, словно обрученные по берегу Тисы у нас в Тисааре. Она все время что-то мне нашептывала, а я думала только о том, как снова явлюсь в «мотель» и что скажет на это «губная гармоника».

После обеда были занятия по труду, у нас они бывают раз в две недели. Столярное дело посещали только мальчики и я. Но этому уже никто не удивляется: я строгаю и выпиливаю лучше всех, дядя Ференц каждый раз говорит это. В ноябре к нам перешла и Жужа, ей почему-то не понравилось в кружке закройщиц-модельеров, не знаю уж, что там было причиной.

Последние недели мы делали книжные полки. Цвет дощечек оставляли естественный, только наводили легкий блеск бесцветным лаком. Руки от лака стали почти коричневыми, но что за беда — зато полочки выйдут на диво! В тот день оставалось только свинтить дощечки, а это уж совсем пустяки, любому по силам, да и времени оставалось достаточно. Конечно, Лали Вида дурил вовсю — ему только дай волю, — а дядя Ференц на шутку никогда не обижался. Лали вставил отвертку в прорезь винта, но завертывать стал не так, как сделал бы любой нормальный человек, нет! Он принялся бегать вокруг своей полки сам, держа руку неподвижно, как рычаг.

Мальчики веселились, глядя на него, только я одна видела Жужу. Каким-то образом она сломала свою отвертку — я даже слышала, как выпал из нее металлический штырь, — оттого и посмотрела на нее. Жужа сделала злую гримаску, потом встала и отнесла отвертку на место. Положила ее на инструментальный стол так, чтобы не видно было, что она сломана, а сама взяла другую отвертку и спокойно продолжала работать. Я молча, ничего не понимая, смотрела на нее, думала, что это какая-нибудь шутка или просто я ошиблась. А она вдруг засмеялась и показала мне язык.

Занятия кончились, все с удовольствием остались бы еще, но дядя Ференц велел идти по домам — сейчас рано темнеет, объяснил он. Мы нехотя стали собираться, а он, как всегда, взялся проверять инструмент. Вдруг его плечи как-то дрогнули, и я поняла, что он заметил обман. Задыхающимся голосом, так невнятно, что трудно было разобрать слова, он спросил:

— А кто же отвертку сломал?

Мальчики смотрели на него недоумевая. Все перестали укладывать портфели.

— Кто ж поломал, а? — снова спросил старик; рука, в которой он держал сломанную отвертку, дрожала.

Мы словно остолбенели. Дело было, конечно, не в сломанной отвертке — такое случалось не раз. Но виновник всегда был тут как тут, не прятался! Ребята недовольно ворчали, а дядя Ференц все вытирал затылок большим клетчатым носовым платком — вспотел, бедняга, от волнения. Я встала. Ребята вздохнули с облегчением и тут же меня отругали, а я все смотрела на Жужу. Она склонилась над своим верстаком и с отсутствующим видом чертила что-то на бумажке. Видны были только ее волосы, красиво поблескивавшие, красиво уложенные. Она даже головы не подняла, когда дядя Ференц записывал мне замечание.

А у меня сразу камень свалился с души. Все стало ясно: о дружбе с Жужей не может быть и речи.

В парадном меня ждал Дёзё.

— Ты вчера оставила у нас перчатки. Зайди как-нибудь, — сказал он и сильно выдохнул воздух.

Пар белым облаком вырвался изо рта — было холодно; я тоже подышала так, чтобы получился пар, потом ответила:

— Пожалуй, зайду сейчас.

10. Мелинда невнимательна на уроке (К. X., учительница венгерского языка)

Ты обрадовался запаху гренок с чесноком — это уже было не по правилам. Все у нас, и обе тети и мама, терпеть не могут запаха чеснока; тут мы только с Татой понимали друг друга и часто устраивали себе такой ужин, на двоих. В Пеште это удается мне очень редко.

Когда я увидела вас сквозь матовое стекло входной двери, времени достало уже лишь на то, чтобы подхватить с решетки на плите ломтики хлеба и сунуть чеснок в карман. Тантику я разглядела сразу, но тебя нет; я даже вообразить не могла тогда, кто это мог быть. Когда же дверь отворилась и ты заговорил, я тотчас тебя узнала. Я запомнила твой голос еще с цветочного магазина и теперь злилась вдвойне: думала, что ты просто притворяешься, говоря так красиво, подольститься хочешь. А если правда такой необыкновенный голос, ну и шел бы в дикторы на радио, удивлял бы мир на здоровье! Я даже видеть тебя не хотела! Но куда скрыться? В нишу-кладовку! Я задернула за собой занавеску, задыхаясь от спешки, будто за мною гнались; а мне всего-то и надо было сделать два шага. Сильно болела ладонь — я сжимала в ней горячие ломтики, подхваченные прямо с огня.

— Кажется, ее нет дома, — сказала мама.

Я еще успела увидеть тетю Баби, она бережно вносила большую коробку с пирожными.

Все остальное было как радиоспектакль: я слышала только голоса. Дверь в комнату осталась открытой…