Двенадцать замечаний в тетрадке - [13]

Но, конечно, я сразу же побежала к ребятам и позвала их к себе. Они с радостью согласились.

Дома после обеда я быстренько вымыла посуду. И Тантика и тетя Баби уже спали: они всегда спят после обеда, так у них заведено. Мне готовят обед заранее, мама обедает в больнице. Так что я обедаю всегда одна, а потом перемываю после всех посуду и злюсь на них за это. Правда, никто меня не заставляет, даже наоборот, говорят, что ничего не случится, если посуда подождет до вечера, даже до завтра. Но дома, в Тисааре, Ма никогда не оставляла кухню в таком виде.

Я решила, что заниматься с ребятами мы будем на кухне, потому что только там и есть настоящий стол. В комнате не столы, а столики: столик для курения, столик для телевизора, карточный столик. Я всегда учу уроки за кухонным столом.

Не успела я домыть посуду, как раздался звонок. Явились Суньог и Урбан. Я видела, как они проходили мимо кухонного окошка. Но Тантика оказалась проворней меня и уже была у двери: очевидно, проснулась от звонка.

— Что угодно? — спросила она мальчиков через щелку, едва отворив дверь и даже не сняв цепочки.

— Здравствуйте! Мы к Мелинде.

— Зачем?

Беда! Как скверно все вышло! Когда я пришла домой, Тантика уже спала и я не могла предупредить ее, что Тутанхамон предложила нам сегодня заниматься вместе. Ребята растерянно уставились на цепочку.

— Мы заниматься, — наконец выдавил Суньог, а Урбан только покивал головой, как бы подтверждая.

— У нас нельзя! — отрезала Тантика и захлопнула дверь. — Нечего здесь баловство разводить! — объявила она и мне и ушла в комнату.

Через матовое стекло в передней я видела расплывчатые фигуры обоих ребят. Они переминались с ноги на ногу, но не уходили: видно, не поверили собственным ушам. Тогда я постучала им в кухонное окошко. Они подошли, глазами спрашивая, что произошло.

— Куда бы можно пойти? — спросила я. Вид у меня был, верно, самый несчастный.

В руках я все еще держала порошок «Ультра». Мне было страшно стыдно перед мальчишками.

— Пошли к нам, — с готовностью предложил Урбан и тотчас стал горячо уговаривать: — Ведь это же замечательная мысль!

А я знала, что он просто-напросто жалеет меня.

— Айда! — сказала я и вылезла на лестницу прямо через окно в чем была — без пальто, без шапки. Прикрыла за собой обе створки: скоро придет мама, она тоже предпочитает спокойно посидеть на кухне одна.

Мальчики смотрели на меня с таким убитым видом, что я рассмеялась. Сняла с Дёзё Урбана шапку, напялила себе на голову. По самые брови натянула и волосы в нее заправила, одни только уши-голышки торчали наружу.

— Ах ты шут гороховый! — с облегчением засмеялся Андриш Суньог и дал мне свой шарф.

На лестнице мы столкнулись с Кати, которая спешила к нам. Урбан кратко сообщил ей, что заниматься будем у него: ему нужно приглядывать за младшим братишкой. Кати́ молча поглядела на нас, догадываясь, что дело не так просто. Я же всю дорогу свистела, словно ошалевший дрозд.

У Урбанов было хорошо, особенно мне. Конечно, у Дёзё забот хоть отбавляй, но я тогда только со своей колокольни смотрела на мир. Родители Дёзё железнодорожники: папа — машинист, мама работает на железнодорожной станции. Я, кажется, ни за что не упомнила бы, в каком порядке меняются у них смены, когда кто из них дежурит, когда свободен. Но Дёзё ориентировался прекрасно, что, конечно, очень важно, потому что с утра и до вечера главою семьи был он. Собственно говоря, в этой квартире их жило двое — он да его братишка, первоклассник.

Гостей Малыш принял с распростертыми объятиями: он обожал всех одноклассников брата, считая, что с ними куда легче ладить, чем с собственными товарищами. Сейчас он как раз скучал и по всей квартире развесил плакаты и объявления — это было его любимое занятие. На дверь кладовки прикнопил объявление: «В продаже — чищеные орехи». На холодильнике повесил плакат: «Потребляйте больше молочных продуктов», а возле печки — «Растопка вся вышла». Эта игра пришла Малышу в голову благодаря их маме: когда ее дежурства приходились на такое время, что утром они не виделись, она оставляла сыновьям записки на кухонном столе — писала, когда придет и что должны сделать за день ребята. Этот метод Малыш развил дальше и теперь все свои наблюдения сообщал миру в виде плакатов.

Но скоро ему, бедняжке, пришлось изготовить еще один плакат; поняв, что мы будем заниматься и ему тут дела не найти, Малыш удалился к себе, повесив снаружи на ручке двери записку: «Закрыто».

Занимались мы в «мотеле». Так именует Дёзё свою комнату. Вход в нее — прямо с кухни: архитектор, судя по всему, предназначал ее под столовую, о чем свидетельствует и окошко для подачи блюд. Главный предмет меблировки здесь — закутанный в брезент мотор. У Урбанов на Дунае есть лодка, но когда кончается сезон, мотор они держат дома. Дёзё величает его «моим квартиросъемщиком» и время от времени чистит и протирает — конечно, зря, им ведь никто не пользуется. На стене в «мотеле» висят гитара, великолепный кинжал и расписание уроков. На гитаре Дёзё играет знатно, но для чего ему все прочее, неизвестно.

Я часто мечтала о том, как бы все устроила, будь у меня собственная комната. Вариантов набралось уже столько, что я могла бы обставить целую гостиницу. Вот только комнаты не было. Но, увидев «мотель» Дёзё, я вспомнила нашу кладовушку. У нас при кухне был небольшой закуток, что-то вроде ниши. Прежде каждый этаж в доме отапливался отдельно, и в таких нишах стоял казан, обеспечивающий этаж теплом. Отопительное оборудование давным-давно продали, а ниша осталась. Теперь в ней складывают всякую рухлядь — все лишнее, ненужное. А чтобы беспорядка не было видно, ниша всегда задернута занавеской. Конечно, двери там нет… Я повесила бы на стену такие же полочки, как в кабинете у Тутанхамона, да и небольшой письменный столик тоже поместился бы, почти такой, как у нее. Спать, конечно, пришлось бы на раскладушке — ноги вылезали бы, пожалуй, на кухню. Но что за беда! Зато как бы хорошо пожить одной! Да только нипочем не отдадут они мне эту каморку!