Двенадцать - [23]

— Я учусь. — Эндрю решает, что виски с содовой ему не нравится.

— Чему?

— Я хожу в старшую школу.

— И что ты там изучаешь?

— Все. Нам приходится учить все. Вы не помните? Вы разве не учились в старших классах?

— Ну, а что тебя увлекает? Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

— Пожарником. Тогда я смогу водить пожарную машину.

— Не надо мне морочить голову.

— Почему вас это интересует?

— Почему бы нет?

Эндрю с трудом заставляет себя не рассмеяться.

— Мне просто не верится. Ну ладно. Мне кажется, что интереснее всего медицина.

— Доктор, значит. — Свен допивает стакан и жестом просит Меган принести еще. — А у тебя крепкий желудок?

— Кажется, да.

— Если собираешься быть врачом, то нужно знать наверняка. — Свен сглатывает. — Желудок должен быть крепким.

— А чем вы занимаетесь?

Секунду Свен смотрит на Эндрю, а потом снова вглядывается в дно стакана. Говорит он медленно, четко выговаривая каждое слово, и жестикулирует свободной рукой.

— Когда-то я был в Японии, и мы выходили в море на рыбачьей лодке. Там было красиво: огромное синее море и небо над океаном, а по вечерам все мерцало огнями.

Он делает еще один глоток, а глаза его смотрят куда-то вдаль.

— Это было много лет назад. Мы выходили в море на маленьких яликах добивать китов. Мы охотились на китов. Я учился говорить по-японски. Бросил гарпун, чтобы добить кита; киту пробило легкие. — Внезапно он изображает, как бросал гарпун. Эндрю вскакивает и придерживает столик. — И тогда умирающий кит хлопнул хвостом и перевернул нашу лодку, и мы все оказались в воде. Кит истекал кровью, барахтался, и к этому месту начали стягиваться акулы. Так вот, большое судно было ярдах в трехстах от нас, и они поспешили к нам, но вокруг нас уже была стая акул. Со всех сторон от нас были эти серо-голубые твари. Мы брали из лодки доски и били их по мордам, но акулы все прибывали и прибывали. Некоторые из них отрывали куски мяса от туши кита, а потом одна из них добралась до меня.

— Значит, вы «Старик и море», — произносит Эндрю. Он разглядывает собеседника, проверяя, все ли у того пальцы сохранились и нет ли у него шрамов.

Свен допивает второй стакан.

— Ну так вот. Она оказалась прямо за мной, и я почувствовал, как она вцепилась мне в голень и, само собой, вырвала кусок мяса. Я отлично помню, как вода вокруг меня потеплела от крови. А потом нас догнало судно, и нас вытащили из воды. Двое других остались невредимыми. Врача на судне не было, поэтому меня отвезли на берег, чтобы попробовать как-нибудь вылечить ногу. А я знал, что это безнадежно. От голени ничего не осталось. На суше меня отнесли к человеку, который считался доктором. На самом деле он был просто садовником, а иногда продавал целебные травы со своего огорода или делал из них снадобья для жителей деревни. А когда он увидел мою ногу, он побежал блевать. Мне повезло: как раз в это время в деревне оказался английский турист, и он оказался куда лучшим врачом. Он меня и вылечил. Вот почему тебе нужен крепкий желудок, если ты хочешь стать хорошим доктором. Ах да, ведь ты и не говорил, что хочешь стать врачом. Ты сказал только, что интересуешься медициной.

Эндрю уставился на него.

— Ну что. Ты мне ничего не расскажешь?

— Вот поэтому вы и хромаете?

— Верно.

— Должно быть, у вас на ноге остался шрам.

Все лицо Свена расплывается в улыбке. Он смакует этот момент.

— Хочешь посмотреть? — Он вытаскивает ногу чуть в сторону от стола и задирает вельветовую штанину. Под ней — металлический протез до самого колена.

— Ой. Простите.

— Так какие предметы ты изучаешь?

Эндрю решает не уточнять, что по некоторым дисциплинам он проходит курс повышенной сложности или занимается по университетской программе.

— Молекулярная биология, английский, математический анализ, история Европы и ладынь, — считает он по пальцам.

— Латынь, а не «ладынь».

— Ну, это не самый мой любимый предмет.

— И кого вы читаете? Цезаря? «Gallia est omnis divisa in paries tres…»[26]

— Нет. Мы читаем Катулла.

— A-а. Боюсь, что из него я ничего не вспомню.

Эндрю бросает взгляд на наполовину пустой стакан своего собеседника.

— Так чем же вы занимаетесь теперь, Свен?

— В Японии песок кое-где совсем черный. Черный как смоль. — Эндрю закатывает глаза, но Свен этого не замечает. — На базарах там можно было купить или выменять все что угодно. Там были такие яркие разноцветные рыбы, фрукты, шелка. А еще можно было пойти в такие места, где девочки выстраивались в ряд, и ты мог выбрать любую, и она вела тебя в дом, делала тебе чай или танцевала, а потом, за пару долларов, с ними можно было остаться на ночь. Они были такие маленькие. Ручки и ножки у них были просто крошечные. — Глаза его снова затуманиваются, а руки дрожат; Эндрю кажется, что Свен весь изголодался. — Ну, мне незачем рассказывать тебе, каково это было. Тебе уже случалось быть с девочкой?

Эндрю достает из кармана джинсов пять долларовых купюр и оставляет их на столе.

— Нет. Кажется, мне уже надо уходить.

— Куда это тебе надо идти? Сядь. Ты ведь даже не допил.

Эндрю смотрит на старика:

— Простите, Свен. Мне пора идти. Но было приятно с вами побеседовать. Может, мы еще сыграем в шахматы.