Двенадцать цезарей - [42]

История его восхождения к пурпурной тоге, которая сводилась всего лишь к шуршанию комнатной портьеры, является одним из наиболее известных эпизодов, скорее театральным, чем убедительным. В 1871 году она вдохновила родившегося в Голландии английского художника Лоуренса Альма-Тадему на создание не менее известной картины «Римский император, 41 г. н. э.». Альма-Тадема писал картины в стиле китча. Его масштабные полотна со сценами из римской жизни и истории пользовались огромным успехом и при жизни художника заслуживали одобрение за точность археологических деталей. В «Римском императоре, 41 г. н. э.» преобладает повествовательная, а не изобразительная манера. Старый, уродливый Клавдий сжимается от страха за портьерой, где его обнаруживает легионер. Мы присоединяемся к этой сцене в тот момент, когда центурион отводит назад тяжелую бахромчатую ткань и открывает взорам почтительной разношерстной толпы солдат и придворных красавиц дядю Гая Калигулы, на лице которого застыло мрачное выражение. Лицо Клавдия скрыто в полутени, его фигура смещена вправо. Центр картины занимают мертвые тела с набросанными на них занавесями и мраморная герма, основание которой испачкано многозначительными темно-красными отпечатками рук. На картине изображен единственный образ, достойный римского героя: горделивый профиль мраморного бюста.[119] Это полотно дает также убедительный ответ на домыслы о счастливых «невинных» событиях, окружающих восшествие Клавдия на престол. Чтобы взять в руки свою судьбу, не вызывающий симпатии Клавдий должен переступить через эти трупы. Кроме того, он должен перебороть страх, исказивший его лицо и наверняка вызванный чувством собственной бесполезности, которое разделяют зрители, глядящие на полотно Альма-Тадемы.

Но «Римский император, 41 г. н. э.» был не единственной картиной Альма-Тадемы, изображающей превращение Клавдия в принцепса. Четырьмя годами ранее он написал «Провозглашение Клавдия императором». По композиции это раннее, совершенно иное полотно напоминает картины Фра Анджело, Филиппо Липпи и Боттичелли. Моложавый Клавдий, преклонив колени перед кланяющимся солдатом, умоляет сохранить ему жизнь. За этой сценой наблюдают другие солдаты с радостными улыбками на лице. Картина изображает предысторию благополучного конца, когда Клавдий выходит из-за своего убежища за портьерами навстречу счастливой судьбе. Как с композиционной, так и с символической точек зрения, Клавдий занимает место Пресвятой Богородицы. На раме «Благовещения» Боттичелли написаны слова: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя» (Евангелие от Луки, 1:35). В этом первом изображении Клавдия Альма-Тадема использует визуальный язык добра и зла для описания благословения (в виде благодеяний, которые обещает молодая фигура Клавдия) как противопоставления проклятию короткого правления Гая. Разумеется, это историческая неточность с элементами мелодрамы и солидной порцией слащавости. Более того, картина «Провозглашение Клавдия императором» не согласуется с более поздним видением автором той же самой сцены. Викторианский создатель китча, неспособный преодолеть противоречия отображенного Светонием Клавдия, предложил художественной публике обе стороны данного эпизода, предоставив ей самой вынести свой вердикт.

Клавдий был обязан стать знаменитым только благодаря факту своего рождения. В первую очередь эта роль выпала его брату Германику, военачальнику и народному герою. Его отец Друз, младший сын Ливии, был любимцем Августа и сената по той причине, что «всегда открыто говорил о своем намерении при первой возможности восстановить прежний государственный строй», как сказано у Светония. Август просил богов, чтобы они сделали Гая и Луция Цезарей похожими на Друза. Однако тот умер в 9 г. до н. э., через год после рождения своего младшего сына, Тиберия Клавдия Нерона, известного как Клавдий. Вместо власти ему пришлось довольствоваться посмертной славой, в то время как счастливую судьбу ближайших членов его семьи, в которой не было и следа юлианской крови, заслонил на полтора десятилетия взлет Тиберия и сыновей Юлии и Агриппы. Матерью Клавдия была Антония, дочь Марка Антония и сестра Августа; Октавия — женщина с безупречной репутацией, которая, как мы видели, ходатайствовала перед Тиберием за племянника Клавдия — Гая и тем самым сыграла свою роль в восхождении на трон этого психопата, не говоря уже о падении Сеяна. Антония успешно сопротивлялась попыткам Августа повторно выдать ее замуж после смерти Друза. Клавдий унаследовал от своей семьи долю популярности Друза и Германика, что послужило причиной расположения к нему со стороны римских легионов, несмотря на отсутствие военных заслуг. Однако в его правлении почти не просматривается открытый республиканизм Друза, а в личной жизни нет ни намека на образцовую нравственность Антонии.

Почти с рождения Клавдий «страдал долгими и затяжными болезнями, от которых так ослабел умом и телом». Это описание Светония беспокоило многие поколения читателей, диагностировавших жалобы Клавдия как врожденный церебральный паралич, предродовой энцефалит, рассеянный склероз, менингит и полиомиелит