Две жизни - [37]

— Ай, напрасно, ай, напрасно, — закривлялся Бацилла, сжимая костлявые кулаки, — такой уют нарушить...

— А ну, хватит! — крикнула на него Ирина. — Марш домой! Теперь налегке не утонете!

И, странное дело, Бацилла молча подчинился.

Опасаясь риска, Ирина пошла обратным путем, добралась до прошлой стоянки и уже оттуда стала подниматься вверх по Элгуни.

Это я узнал из ее рассказа Костомарову и от рабочих; Бацилла отмалчивался.

— Ну вот что, — сказал Костомаров Ирине. Голос у него приглушен, и зрачки от сдерживаемого гнева то сокращаются, то расширяются. — Еще раз провинитесь, будете отправлены вниз.

— Этого никогда больше не будет, — неожиданно покорно и тихо сказала Ирина.

Я вышел вслед за ней из палатки. Плотный туман лежал на реке, звероватый гуд доносился от ближнего переката, вся коса словно висела в зыбком молочном воздухе, и в нем, как дикие камни, — палатки.

— Ты что, испугалась его? — спросил я Ирину. — Думаешь, и верно отправит вниз?

Она остановилась, внимательно посмотрела на меня:

— Ты ничего не знаешь, Алеша. Спокойной ночи... — И ушла.

Ничего не знаю... А что надо мне знать? Верно как-то сказал Коля Николаевич: «Ирину не сразу поймешь». И все же обидно. Вот если бы теперь подвернулся случай спасти ее. Черта с два я бы упустил его. И как это тогда получилось, что Костомаров опередил меня? Ну ладно, спать, спать! Ночная птица кричит: «Киу-киу». Значит, пора на боковую...

Утро, как и всегда, началось обычными делами: сбором палаток, погрузкой лодок, завтраком. На берегу уже весело полыхал костер. Он облизывал большой чугунный котел, в котором обычно варили кашу, заправленную мясными консервами.

Уже взошло солнце, и туман, клубясь, словно попыхивая из гигантской трубки, стал быстро подыматься к небу, сгущаясь в облако. На высоте его подхватило сквозным ветром и погнало за реку, в таежную глушь.

Вышел из палатки Мозгалевский. На плече у него махровое полотенце. Освещенная солнцем, прикрывая рукой глаза, прошла к реке Ирина. Стала мыться неподалеку от меня. Рядом с ней расположился Соснин:

— Видел сон, будто я на учебных артстрельбах и нами командует Зырянов. Я ему говорю: «Ты же буровой мастер». А он мне: «Я, говорит, сейчас из тебя сделаю снаряд». И тянет ко мне руки. Проснулся в холодном поту.

Ирина словно и не слышала его. От воды ресницы у нее стали еще чернее, они прикрывают потемневшие, грустные, без веселых искорок глаза.

— Да брось ты переживать, — сердито сказал Соснин. — Был бы Аркашка парень, а то слизняк какой-то. Его в артиллерию, сразу сделали б человека!

Ирина слабо улыбнулась и сказала:

— Ты стал совсем рыжим, Соснин. Тебе не очень жарко?

— Готов сгореть, лишь бы ты улыбалась. Го-го-го-го-го! Главное — не унывать! Ни на минуту. Иначе гибель. Не унывать!

Ирина засмеялась. И вдруг все нарушилось.

— Ограбили! Ограбили! — кричал Вайя, носясь по берегу. Он махал длинными руками.

Рабочие выбегали из палаток, смотрели на него. Вышел и Костомаров.

— Замолчите! — крикнул он. — Кто вас ограбил?

— А я знаю? Костюм был в елочку, денег триста рублев, баретки желтые. Все накрыли!

К Костомарову подошел Зырянов.

— Заключенные Пугачев, Ложкин и Нинка сбежали, — сказал он и улыбнулся так, будто осуждал кого-то другого, только не их.

— Сбежали? — скорее удивленно, чем гневно, спросил Костомаров.

— На лодке сбежали, — сказал Зырянов. — Вернее, уплыли.

— Так это ж они мое и уворовали, сволочи! — завопил Вайя.

Поднялся шум. Каждый стал проверять свое имущество. Выяснилось, что вещи пропали не только у Вайи, пострадали и Перваков, и Афонька, и Погоняйло, даже у Баженова пропала новая рубаха.

— Вот тебе и Мишатка Пугачев, а ведь такой ласкобай, — покрутил головой Баженов.

— Установите, что пропало из казенного имущества, — приказал Костомаров Соснину.

— Есть! — козырнул Соснин и побежал проверять.

Я все это видел, все слышал и стоял как оглушенный. Я ничего не мог понять. Мишка Пугачев, этот хороший парень, хотя и осужденный за воровство, но честный, бескорыстный, совершил такое злое дело? Как же тогда верить людям?

— Помню аналогичный случай на кавказских изысканиях. Так там так обчистили, что одни палатки остались, — посмеиваясь, сказал Зацепчик. У него все цело. Поэтому он и спокоен.

— Из казенного ничего не обнаружено в отсутствии! — доложил Соснин.

— Что, все цело? — спросил Мозгалевский.

— Так точно!

— И сказали бы так, а то черт знает, и не поймешь сразу...

— Созовите рабочих, — велел Костомаров.

— Есть созвать рабочих! — Соснин побежал к палаткам.

Через десять минут все рабочие были в сборе. Костомаров пристально всмотрелся в лицо каждому.

— Вот что, — сказал он, и голос у него стал жестким. — Мы едем выполнять большое, нужное стране дело. В этом глухом краю пройдет железная дорога. Для нее мы должны изыскать трассу. Нам эту работу доверила партия. И никто не сорвет нам это ответственное задание. — Он помолчал и продолжал еще более сурово: — Здесь нет милиции, нет суда, но здесь мы — коммунисты! И мы сумеем справиться с теми, кто будет нам вредить! Сегодня сбежали трое. Украли у наших товарищей вещи. Они будут пойманы. Но не о них речь. Я спрашиваю, есть среди вас такие, кто не хочет работать? Говорите! Я отпущу. У нас впереди большой путь, и только честные, сильные будут нужны.