Две жизни Пинхаса Рутенберга - [11]

«Рекомендую принять неотложные административные меры против студентов…», — пробежал он опять эту строчку письма. За ней шёл список фамилий и имён студентов, которых предлагалось исключить из института, как наиболее активных участников последних событий. Харлампий Сергеевич вновь взглянул на список. «Рутенберг Пинхас». Он вспомнил, что несколько лет назад принял его в свой институт и потом ни разу об этом не пожалел. Это был блестящий студент, которого ожидало прекрасное будущее инженера-механика. А сегодня он вынужден принять решение, избежать которое невозможно.

Головин вынул из папки чистый лист бумаги и, скрупулёзно подбирая слова, набросал текст. Закончив писать, он тяжело вздохнул и взял в руку колокольчик. На звон дверь открылась, и секретарь энергичной походкой подошёл к столу ректора.

— Подготовь-ка, любезный, этот приказ. Когда будет готов, принеси его мне. Я подпишу.

— Слушаюсь, Харлампий Сергеевич, — сказал Тимофей и, повернувшись, вышел из кабинета.

«Через год всё забудется и можно будет дать им возможность закончить учёбу», — подумал Головин и, закрыв натруженные глаза, устало откинулся на спинку стула.

Ольга

1

Летом 1900 года Рутенберг вернулся в Санкт-Петербург. Город встретил его солнцем, зеленью парков, праздной публикой на Невском, и белыми ночами. Омытые зимними и весенними дождями фасады дворцов и тротуары блестели чистотой, а сияющий позолотой купол Исаакиевского собора был виден издалека.

За минувшие полтора года многие его связи были утрачены и забыты, и ему потребовалось время, чтобы выйти на прежних знакомых. Один из них привёл его на встречу группы «Рабочее знамя». Там он и увидел Савинкова. Друзья тепло обнялись. Им было о чём поговорить, они были молоды и голодны и вскоре уже сидели в трактире на соседней улице.

— Ну, рассказывай, Мартын, о своих приключениях. Я помню, ты поднял технологов на стачку, за это тебя тогда выгнали из института.

— Да, меня выслали из города, и я оказался в симпатичном южном городе Екатеринославе.

— Слышал о таком, — произнёс Борис. — Григорий Потёмкин его строил, и показал Екатерине Великой во время их поездки по Новороссии. Ей очень понравилось.

— А ты неплохо знаешь историю, — улыбнулся Пинхас. — Так вот, мне помогли устроиться чертёжником на Александровский Южно-Российский металлургический завод. Потом меня заметил один либерал и порекомендовал на Екатерининскую железную дорогу. Там сблизился с социал-демократами, но их «катехизис» большое впечатление на меня не произвёл. Они больше склонны к легальным ненасильственным методам борьбы. Но я уже убедился, что самодержавие этим не сломить. Списался с Дмитриевым, приятелем из Технологического, и он позвал меня сюда. А ты чем занимался всё это время, тебя ведь тоже арестовали?

— Меня и многих моих товарищей отчислили тогда из университета. Я уехал в Германию. Пригодилось знание немецкого, и год я проучился на юридическом в Берлине и Гейдельберге. Но не мог я сидеть без дела в эмиграции и участвовать в пустопорожних дискуссиях. Потому вернулся и поселился у старшего брата. Всё идёт к тому, что все группы и кружки скоро объединятся в партию.

Они насытились мясной солянкой и кулебякой и с видимым удовольствием предались воспоминаниям.

— Образование не хочешь закончить? — спросил Борис.

— Думаешь, меня восстановят после бунта, который я с товарищами у них учинил?

— Попытайся, я слышал, некоторых приняли обратно.

— Пожалуй, стоит попробовать, — сказал Пинхас.

Друзья расплатились с трактирщиком и вышли на улицу.

— Рад был встрече, Мартын Иванович.

— Я тоже, Борис.

— Ну, пока. Я должен ехать. У меня свидание с прекрасной дамой.

Приятель поднял руку и вскоре сел в остановившуюся пролётку. Пинхас махнул ему на прощанье и остановился в задумчивости. Потом перешёл на другую сторону улицы и вызвал пролётку.

— Подбрось-ка меня, любезный, к Технологическому институту, — сказал он ямщику.

— Извольте, барин, — кивнул тот, натянул поводья, и лошадь проворно побежала по залитой солнцем улице.

К большому удивлению, в институте его восстановили. Сказались его значительные успехи в учёбе, и, возможно, отсутствие у полиции серьёзного компромата на него за время пребывания в Екатеринославе.

2

На следующий год Рутенберг окончил институт и получил диплом с отличием. Теперь у него было право проживания в городе, которое приобрёл благодаря полученному им высшему образованию. Молодой инженер, ещё не обременённый семьёй, вскоре нашёл работу и погрузился в манящую, но полную опасностей подпольную жизнь.

Идеи социал-демократии не убедили его в том, что они указывают верный путь для России. Большинство людей, с которыми он сейчас сотрудничал, были социалистами-революционерами. Он уже ощущал себя космополитом, человеком мира, забылись его прежние переживания горестей и страданий соплеменников и всё больше и сильнее чувствовал он духовную связь с русской интеллигенцией. И не важно, какой национальности были люди, освобождению которых от гнёта государства он посвятил свою жизнь. Революция, думал он, сметёт все национальные различия и это будет уже другой, единый народ, имя которому человечество.