Две жизни для одной мечты - [28]

– Я уже четырнадцать лет как курю.

– А я уже двадцать лет как лежу в этой кровати! – сморщенные, худые руки потянулись к Дугану, беззубый рот растянулся в улыбке. – Ладно. Давай помоги повернуться на другой бок. – Она обхватила Дугана за шею. – И поменяй это чертово одеяло! От моего уже воняет.

– Отец поменяет, – проворчал Дуган, стараясь не обращать внимания на пролежни и наготу.

Когда он вышел из комнаты, ему казалось, что запах мазей и мочи цепляется за него. Не помог даже душ, потому что запах прицепился к одежде. На футболке красовалось большое жирное пятно в том месте, где прижималась старуха. На джинсах остался масляный след ее руки.

– Ну и черт с ним! – сказал Дуган, бросив одежду в давно переполненную корзину с грязным бельем. Он не помнил, чтобы эта корзина стояла здесь, когда жила мать, но вот отец уверял, что так оно и было. Старая, давно созревшая для мусорного контейнера корзина, которую помнила и парализованная старуха наверху. Старуха, двадцать лет не выходившая из своей комнаты.

Дуган выругался, вернулся в свою комнату. Из чистой одежды был только ни разу не надетый спортивный костюм, все еще пахший чем-то новым. Порыв ветра ворвался в открытое окно, колыхнув шторы. Где-то внизу хлопнули ставни. Дуган выключил в своей комнате свет, выглянул в окно, прислушался. Никого. Дом пуст, если не считать парализованной старухи. На мгновение Дугану показалось, что он различил какой-то силуэт, пересекающий задний двор, напряг до боли зрение. Снова подул ветер, запутался в кронах деревьев. Снова хлопнули ставни. Дуган вспомнил прочитанную статью, вспомнил тайник в сарае, старый курносый кольт. Идея забрать оружие показалась ему весьма уместной.

Он покинул свою комнату, надеясь, что старуха не услышит его, спустился по лестнице, вышел на улицу, добрался до сарая, остановился, вернулся в дом, взял ключи от машины, сорвался с места, проехав по газону, выдирая колесами куски дерна, промчался по Сиу-авеню до моста через Миссури, остановился, выключил двигатель, закурил, наблюдая, как по руслу реки медленно ползут черные воды.

Висевший на зеркале заднего вида брелок блеснул, привлекая внимание. Старый, вытертый кусок пластмассы на железной цепочке и фотография женщины с картины Пирса. Дуган растерянно подался вперед. Брелок был знаком ему – тот самый брелок, который он видел в пикапе старика возле озера Хипл. В памяти всплыл образ офицера Филбрика, затем бледное тело Рози Арбогаст на берегу и после, в морге, куда Дугана отвел детектив Тэш. Старая фотография на брелоке прояснилась. Светловолосая женщина с прической «сливочный пудинг» улыбнулась, закружилась в танце по заполненному людьми залу. Дуган зажмурился, осторожно открыл глаза. Ничего не изменилось.

– У меня был просто тяжелый день, – сказал он себе, стараясь не смотреть на брелок.

«Брелок, который я украл из пикапа старика».

Дуган открыл окно, надеясь, что ночной воздух сможет помочь успокоиться. Секундное замешательство – и дьявольский брелок полетел в окно следом за окурком сигареты, упал в придорожную пыль фотографией вниз.

– Так-то лучше, – проворчал Дуган, достал новую сигарету, собираясь прикурить, замер, прислушиваясь. Где-то в городе, разрезая ночную тишину, заревели сирены пожарных машин. Выброшенный Дуганом брелок блеснул в темноте. Раздался женский смех: тонкий, неприятный до отвращения.

– Это все у меня в голове, – зашептал Дуган. – Все у меня в голове.

Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Рев пожарных машин стал громче. Ему снилось, что горит весь город, огонь подбирается к реке, шипит, касаясь воды своими языками. Миссури пенится, бурлит. Напуганные рыбы выбрасываются на берег, в огонь. Рушатся дома, кричат люди, плачут дети, лают собаки. И где-то среди всего этого безумия снуют пожарные команды в желтых огнеупорных костюмах.

Дуган попытался отыскать взглядом свой дом, но не смог. Лишь подобрался к окруженному пламенем кладбищу, которое отказывался пожирать огонь, либо брезгуя, либо выказывая свое уважение перед более прожорливым коллегой. И где-то далеко снова начал раздаваться женский смех. Смех внутри беснующегося огня. Задорный, громкий смех. Дуган напряг зрение, пытаясь рассмотреть порхавшую среди пожарища женщину. Языки пламени лизали ее тело, не причиняя вреда. Наоборот, они, казалось, питают ее, придают сил для смеха и танцев…

Дуган проснулся, слыша в голове этот звонкий смех. Начинался рассвет. Дуган закурил, вышел из машины. В воздухе пахло пожаром, но он решил, что это не более чем прицепившиеся к сознанию обрывки сна. Старый брелок, который, как ему казалось, он выбросил, снова висел на зеркале. «Значит, сон был длиннее, чем я думал», – решил Дуган.

Утренняя прохлада вызвала озноб, заставила вернуться в машину. Дуган включил зажигание, развернулся. Двигатель заревел, неся его домой. Машин почти не было. Город спал. Дуган вздрогнул, увидев встречную пожарную машину. Затем еще одну, и за ней уже машину скорой помощи. Он снизил скорость, свернул на Гарфилд-авеню и дальше, к своему дому на Ирвин-стрит. В груди появилось что-то холодное. Оно росло, увеличивалось в размерах, начинало заполнять живот. Запах гари усилился. Дуган увидел поднимающийся к небу белый дым, затем увидел свой дом. Вернее, то, что осталось от дома – черный обуглившийся скелет выброшенного на берег левиафана. «Шевроле» агента Силбермана стояло рядом с пикапом отца на подъездной дорожке соседнего дома. Дуган свернул к обочине, вышел из машины.