Две жизни для одной мечты - [19]

Перед глазами снова поплыли картинки из прошлого: Дуган в мастерской, мольберт, холст. Теперь уже все это в прошлом. Даже сама Микела в прошлом. Та Микела, которая тогда стояла рядом с Дуганом и не понимала, почему он не видит умиротворения и покоя в ее картинах… Теперь новая Микела понимала почему. «Не видит, потому что ничего этого в картинах нет. В моих старых картинах. Ни глубины, ни умиротворения, ни покоя, ни безмятежности. Они не возбуждают, не живут, не очаровывают. Никчемные, тупые пейзажи!»

Микеле захотелось сжечь не только картины, но и мастерскую, дом, весь город, а затем бежать так далеко, как только можно, пока вокруг не появится что-то новое, живое, свежее, с запахом надежды и шелестом желания. Но что будет потом? Снова никчемные пейзажи?

«Нет, если что-то и жечь следом за картинами, то саму себя», – мысль напугала и успокоила Микелу. Мысль, от которой пахло горелой плотью и болью.

Микела выпила еще стакан бурбона.

«Насколько сильно алкоголь сможет притупить боль? А если не сможет?»

В ушах зазвенели свои крики. Микела закурила, подставила ладонь под желтый язычок зажигалки. Пламя облизало кожу. Секунда, вторая. Боль полоснула сознание, вцепилась в самый мозг. Микела замахала рукой, прогоняя боль. Ожога не было, лишь небольшое красное пятно.

«Нет. Гореть, наверное, очень больно», – решила Микела, бросила короткий взгляд в сторону своей мертвой мастерской, в которой никогда больше не будет жизни. Да и не было никогда. Все – обман, вымысел, желание верить, надежда, но не истина. Словно пианино без музыканта. Можно смотреть на него сколько угодно и ждать от него музыки, но оно будет молчать, пока кто-то не сыграет на нем. «Так и мои картины. Всего лишь пианино без пианиста. Сцена без актеров».

Микела затушила сигарету, закурила новую. Алкоголь отказывался пьянить. Утро скреблось в окна. Гудели машины. Просыпалась жизнь.

«Закрыть жалюзи! Закрыть двери! Катиться в ад, оставляя мир! Катиться в бездну!»

Микела закрыла глаза.

«Кажется, Дуган говорил, что у него есть пистолет?»

Она попыталась вспомнить Дугана, когда он был ребенком. Дугана не в комнате отца, а в школе. Ведь они были почти одногодками. Проходили где-то рядом, может быть, сталкивались, ругались. Но вместо Дугана Микела вспомнила женщину с фотографии на пузатом телевизоре в доме Пирса. Женщину с картины. Женщину, которая была так же реальна, как и соседи, вызвавшие сегодня пожарных.

Микела попыталась представить ее старой, но не смогла. «Но почему? Это же несложно. Лицо человека для художника – как уравнение с неизвестным для математика. Это же просто! Просто!»

Сознание понеслось к озеру Хипл.

«Нет! К черту!» Микела открыла глаза. Начинался вечер. Кошка сидела на столе, наблюдая за ней безразличными желтыми глазами. Микела разогрела кофе, закурила. Вернулась пустота. Не внутренняя пустота, а внешняя. Пустота мастерской, где не осталось ни одной картины.

– Это был просто нервный срыв, – тихо сказала себе Микела. – Нужно успокоиться, а затем снова взяться за работу. Ничего страшного не случилось. Два десятка картин – это еще не вся жизнь. Я смогу. Смогу даже лучше, чем прежде.

Микела отыскала чистый листок бумаги и карандаш. Черные линии легли на белую поверхность. Рука дрогнула, остановилась. Пальцы сжались. Зашуршала бумага.

– К черту! – Микела выбросила смятый лист, достала новый. – Это просто рисунок.

Она попыталась сделать набросок своего кота. Один штрих, другой, третий. Все казалось таким простым, таким безразличным, монотонным. Последнее подействовало как холодный душ. Микела замерла. Не успевший родиться кот замер на белом листе.

– Это ничего не значит. – Микела нанесла еще несколько линий, затем еще и еще. Нарисованный кот ожил, получил объем, свой собственный мир, ограниченный картинкой, свою жизнь. – Вот и все, – Микела показала своему настоящему коту его портрет. – Нравится? – кот растерянно моргнул желтыми глазами. – Да. Вот такое рисовать я умею, – безрадостно рассмеялась Микела. – Очень хорошо умею! – она заставила себя подняться и попыталась отыскать визитку Стюарта Даннера. – Ты все еще хочешь взять меня в свое агентство? – спросила она, дозвонившись до управляющего. Положительный ответ заставил ее улыбнуться. – Тогда я начну со следующей недели, – пообещала Микела.

Мысли снова невольно поплыли к старому перекрестку возле озера Хипл. «Обманщик. Дуган просто обманщик!» – решила Микела, но все-таки, когда приехали родственники старика Пирса продавать дом, показала им фотографию светловолосой женщины и спросила, не знают ли они ее.

Бентон Пирс – сын Хатча Пирса, который не видел отца последние десять лет, – взял фотографию и долго разглядывал ее.

– Прости. Если это важно, то можно спросить мою мать… – он замялся. – Может быть, это кто-то из родственников… Не знаю. Я не очень часто встречался с отцом, так что… – Бентон Пирс покраснел, спешно попытался сменить тему разговора. – Но вот ремонт ты здесь сделала зря, Микела. Сомневаюсь, что дворовая распродажа может окупить работу… – он достал чековую книжку и замер в ожидании. – Скажи, сколько мне написать? – поторопил Бентон.