Две тайны Христа. Издание второе, переработанное и дополненное - [3]

Речь идет о Евангелии от Псевдо-Матфея, где в главе 14 младенец Иисус представляется нам лежащим в яслях «меж двух животных» — волом и ослом, стоявших в стойле, как гласит легенда. На деле же речь идет о банальном промахе переводчика одного места у «малого» пророка Аввакума из греческого текста Септуагинты (3:2), где мы читаем, что будущий спаситель Израиля заявит о себе меж двух эпох, т. е. в наше время, в наши дни: для родительного падежа множественного числа слов «животное» и «эпоха» греческий язык имеет одну форму. В латинском же переводе это место передано как «среди двух животных»[3].

Писания или тексты, вошедшие в Новый Завет, восходят не ранее чем к IV в., Мураториев канон датируют последними десятилетиями II в. Естественно, что многочисленные тексты, циркулировавшие в раннехристианских общинах, создаваемые и передаваемые на основе устных традиций, переписываемые многократно, разнились между собой. Об этом, к примеру, свидетельствует Цельс: «(Неудивительно поэтому, что) некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения»[4].

Не признавать возможность неточностей либо канонизировать тексты Нового Завета было бы безусловной ошибкой. Такая позиция заводит любое объективное исследование в тупик, лишая его всякой логики. В то же время осмысление и корректировку канонических текстов необходимо проводить с величайшей осторожностью, поскольку очень легко «с водой выплеснуть и ребенка».

«Критиканство» текстов без должных доказательств создает иллюзию объективности и вседозволенности, оставляя впечатление полной безнадежности какого-либо интеллектуального прорыва через две тысячи лет.

По существу, мы вступаем на путь между Сциллой и Харибдой: «полная канонизация» — «абсолютное отрицание». При благожелательном подходе краткость или вековая «шероховатость текста» может быть легко интерпретирована «без покушений на устои» и отреставрированная фраза предстанет перед нами во всей своей первозданной красе и информативности. В качестве иллюстрации рассмотрим небольшой эпизод въезда Иисуса в Иерусалим. Анализ этой ситуации очень поучителен.

«Сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдите ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко Мне… „Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной“. Привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их» (Мф. 21:2,5,7).

«И говорит им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; входя в него, тотчас найдете привязанного молодого осла, на которого никто из людей не садился; отвязав его, приведите. Они пошли и нашли молодого осла, привязанного у ворот на улице, и отвязали его. И некоторые из стоявших там говорили им: что делаете? зачем отвязываете осленка? И привели осленка к Иисусу, и возложили на него одежды свои: Иисус сел на него» (Мк. 11:2,4,5,7). Иоанн, по существу, дублирует Марка. «Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: „Не бойся, дщерь Сионова! Се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле“» (Ин. 12:14–15).

Очевидно, что перед нами дилемма. Иисус въехал в Иерусалим либо на одном осле, либо на ослице, сопровождаемой осликом. Попытка интегрировать эти сведения приводит к совершенно невразумительным результатам[5].

Э. Ренан и Ф.В. Фаррар полагают, что Иисус въехал в Иерусалим на ослице и осленке. А. Мень считает, что на одном осле. Давайте определимся и мы.

«Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народов. Он привязывает к виноградной лозе осленка своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей. Моет в вине одежду свою и в крови гроздов одеяние свое. Блестящи очи его от вина, и белы зубы от молока» (Быт. 49:10–12).

«…Пусть приведут тебе рыжую телицу без порока, у которой нет недостатка, (и) на которой не было ярма» (Числ. 21:2).

«…Старейшины города того, который будет ближайшим к убитому, пусть возьмут телицу, на которой не работали, (и) которая не носила ярма, и пусть старейшины того города отведут сию телицу в дикую долину, которая не разработана и не засеяна, и заколют там телицу в долине…» (Втор. 21:3–4).

«Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима, се, Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной» (Зах. 9:9).

Нам понятно, что идея телицы, на которой не было ярма, перекликается с неразработанной долиной и является символом чистоты и непорочности. Перенос этого символа Марком и повтор его Иоанном применительно к особенностям посещения Иисусом Иерусалима просто нереален. Невозможно торжественно и размеренно въехать в город на необъезженном молодом осле. Матфей и не скрывает того, что его стих заимствован у Захарии. Образ Иисуса, торжественно въезжающего в город по дороге, устланной зелеными ветками, на которую многочисленная толпа бросала одежды, цветы, несомненно, производил огромное эмоциональное впечатление. Давно уже иерусалимские иудеи, очень далекие от восторженности, не встречали так никого. При въезде префектов народ разбегался, соблюдая принцип «от греха подальше», первосвященник практически не покидал город, да и его конформистские настроения не вызывали любви толпы. А тут огромный контраст. Может быть, в день свадьбы Ирода и Мариамны Иерусалим торжествовал в первый раз…