Две повести о тайнах истории - [46]

Новгород возник в узловом пункте этого великого торгового пути.

Веками не изгладились из народной памяти победы новгородского князя Александра над шведами на Неве в 1240 году, в то время, когда на Руси бушевало татарское нашествие, как и разгром, учиненный псам-рыцарям два года спустя на льду Чудского озера — Ледовое побоище. Неколебимой стеной стояли новгородские рати, обороняя родину с запада.

В лихолетье татарского ига Новгород еще приумножил свою славу. Он оставался единственным на Руси большим городом, который сохранил фактическую независимость от татар и где продолжала развиваться русская культура.

Постоянно привлекало взоры к истории Новгорода его государственное устройство. Он отличался от других городов Руси тем, что в пору своего расцвета был не княжеским владением, а республикой. Правда, это была республика феодально-аристократическая, и решающее слово в ее делах принадлежало не народу, а землевладельцам-боярам и купеческой верхушке. Но тем не менее и такая республиканская форма государственного управления предоставляла простому народу все же больше прав, чем власть княжеская. Не считаться с народом в Новгороде было трудно. И оттого простой народ Новгорода держался за вече: в его глазах оно неизменно оставалось олицетворением его фактической власти еще с тех времен, когда никакой боярин и толстосум не могли навязать вечу свою волю.

Эта особенность истории Новгорода, к слову сказать, чрезвычайно привлекала к нему сочувственные взоры русских революционеров, начиная с Радищева и Рылеева. Могли ли не отозваться их сердца на такое, например, народное сказание, которым отмечена судьба новгородского вечевого колокола. Когда Иван III, борясь за объединение Руси в единое централизованное государство, положил конец самостоятельности Новгорода, он приказал вырвать вечевому колоколу язык, а самого его спустить наземь и под стражей доставить в Москву. Но колокол не покорился! Сказание повествует: хотя его крепко-накрепко привязали к саням, на которых везли из родного города, он спрыгнул в валдайских горах с саней и разбился, рассыпался на тысячи валдайских колокольчиков, все равно продолжая звенеть и прославлять народную свободу…

Говорить о слабом знании историками основных этапов развития Новгорода, понятно, не приходится. Но может ли в таком случае помочь в чем-нибудь существенном археология? Нужны ли вообще дорогостоящие археологические раскопки в городах, подобных Новгороду? Что они дадут? И не разумнее ли обратить средства, поглощаемые ими, на другие изыскания — в первую очередь на освещение тех времен, люди которых не оставили после себя никаких письменных памятников? Вот их-то историю, волей-неволей, восстанавливаешь исключительно по извлекаемым из земли орудиям труда и предметам быта и культа. А для городов, существовавших в то время, когда люди уже вели летописи, пожалуй, достаточно одних письменных источников?

Но, оказывается, нет, недостаточно…

Даже если бы в нашем распоряжении очутились все письменные памятники какого-нибудь древнего города, все равно они умолчали бы о многом. Об одном — потому, что некоторые вещи, неизвестные нам, представлялись современникам обычными, и они никогда не упоминали их особо. О другом — потому, что упоминать об этом было запрещено. Что-нибудь третье описывали расплывчато и невнятно по той причине, что не могли составить себе ясного представления об этом, и нам сейчас просто не догадаться, что имелось в виду.

А кроме всего прочего, мы никогда не располагаем всеми (или хотя бы всеми важнейшими) письменными памятниками, относящимися к тому или иному древнему городу. Ведь никто не сохранял эти документы в специальных архивах и книгохранилищах для того, чтобы мы, потомки, получили их в неприкосновенности. В архивах сберегали документы определенные: государственные договоры, писаные законы, всякого рода жалованные грамоты, особо важную государственную переписку: послания царей и князей и т. п. Конечно, когда их удается разыскать, это дает историку весьма много. Но — не все. Всего богатства жизни эти документы не исчерпывают. Сколько существовало записей современников на различные другие — и отнюдь не менее интересные для нас — темы, сколько книг! И сколько важного мы бы могли извлечь из них!

С другой стороны, совсем не всегда в письменных памятниках прошлого, которые сохранились, истинная картина изображаемого воссоздана с достоверностью. Сплошь и рядом действительность в них искажена, притом преднамеренно. Когда, например, мы теперь находим высеченный на камне по приказу урартского царя Сардура I титул его, гласящий: «Я, царь великий, царь могучий, царь вселенной, царь царей», то знаем, что Сардур преувеличивал свою власть не по неведению, а с определенным умыслом. Титул его, как сказали бы мы сегодня, был саморекламой. Сардуру отлично было известно о существовании разных стран, на которые власть его не распространялась, и, следовательно, отлично известно, что он не «царь вселенной». Но ему было выгодно внушать своим подданным и всем завоеванным народам мысль о беспредельном могуществе их повелителя, чтобы они не пытались восставать против него. Прославлению своего могущества не только в веках, но прежде всего в собственное время служила торжественная надпись Сардура на мемориальном камне.