Две повести о тайнах истории - [14]

Больше почвы для сомнений не оставалось. Повторяемость определенных групп рисунков свидетельствовала неопровержимо, что это не просто рисунки, а запись. Искусство же дешифровки находится уже на таком уровне, что позже или раньше, но можно ручаться: будет прочтена любая запись! А значит, науке вручен ключ к загадочной культуре острова Пасхи.

Вот, собственно, содержание статьи об открытии молодого, безвременно погибшего исследователя Б. Г. Кудрявцева.

В обещанном же устном послесловии к статье мне сообщили следующее, о чем в ней самой не было ни звука: Б. Г. Кудрявцева звали Боря, он назван в статье полностью по имени-отчеству не потому, что вообще был известен как Борис Григорьевич, а только из уважения перед его научным подвигом. Он сделал свое открытие, занимаясь в кружке друзей истории при Дворце пионеров. Консультировал юных историков из кружка профессор Ольдерогге.

Как плохо порой популяризируем мы наши достижения — умудряемся иногда не сказать в полный голос даже о таких успехах, которые и на нашем фоне выглядят поразительными![3]

Но это я рассказал лишь попутно. Вспомнил же я эту историю вот в какой связи: а не вырастут ли из тех многих юношей — узбеков, каракалпаков, казахов, которые трудятся на раскопках бок о бок со старшими товарищами — научными работниками, — такие же настойчивые историки, исследователи прошлого своих народов? Непременно вырастут! И вырастают! Ведь они проходят здесь, в пустыне, хорошую школу.

На переднем крае

Дни на Топрак-кале проходят по строгому, раз навсегда установленному режиму: едва рассветает — подъем, а затем, исключая лишь время на завтрак, обед и послеобеденный отдых, — раскопки, раскопки и еще раз раскопки, до темноты. И так изо дня в день, из месяца в месяц. Трудно представить себе что-либо однообразнее жизни здесь, если только не считать очень часто ломающих расписание песчаных бурь.

И, однако, ничто не может сравниться с увлекательностью раскопок! Единственные в лагере, кому нет до них дела, — неразлучная троица: верховод-котенок и двое «братьев-разбойников» — коротеньких толстых добродушных щенят. Какая уважающая себя экспедиция может обойтись без живности! Котенок помыкает щенятами как ему вздумается. От того, чтобы бегать на раскопки, троица воздерживается не только потому, что находиться по соседству с поварами увлекательнее, нежели по соседству с умершим полторы тысячи лет назад хорезмшахом, но еще и по той причине, что близ кухни есть тень, а пробежать по дороге на раскопки — значит обжечь о песок лапы.

На раскопках знают будни — когда нет ничего интересного, хотя за день перелопачены тонны; знают праздники — когда отыскивают что-нибудь особо выдающееся и загадочное; но чего никак не признают — это безделья.

…К «неграм» я попал лишь на другой день: в первый день было столько впечатлений, что они заслонили «негров».

Палатка, соседняя с толстовской, — склад находок экспедиции. Меня, конечно, не замедлили познакомить с нею. Но, каюсь, рассматривая ряд вещей, снесенных туда, я частенько недоумевал: а почему сотрудники экспедиции так бурно радовались той или иной из них? По моей неосведомленности, многие находки не представлялись мне уникальными.

Вот, например, Сергей Павлович Толстов однажды продемонстрировал мне две стертые монеты, на одной из которых было выбито лицо какого-то бородатого царя, а на другой — безбородого, и сказал, что это еще одно занятное доказательство наступления на Хорезм кочевников. Дело в том, что хорезмийцы носили окладистые бороды, кочевники же бороды брили, у них в моде были только усы.

Затем он обратил мое внимание также и на разный вес монет: монета с безбородым была легче. Это тоже очень важно. Чем прочнее государство, тем полновеснее монету оно чеканит. Конечно, можно и на тяжелой и на легкой монете выбить: «50 копеек» или: «1 рубль», но та, в которой содержалось больше металла, и ценилась выше. Это же не бумажные деньги! И если правительство шло на обман — на то, чтобы выпускать монету легче гарантированного веса, — значит, дела его были плохи. Купец или меняла клал на весы диргем, весивший одну десятую унции, и диргем, весивший одну двенадцатую унции, и говорил: «За второй я дам меньше, что́ бы на нем ни было вычеканено».

Итак, по весу монет без труда можно установить, укреплялось государство или, наоборот, ослабевало. И, демонстрируя мне монеты, Сергей Павлович Толстов не забывал всякий раз точно указать их вес.

Склад находок одновременно является и упаковочной мастерской. По возможности, здесь производят также первоначальные реставрационные работы. Но только по возможности. Ну, так же, как в бою от батальонного пункта медпомощи не ждешь большего, чем наложения на раненого стерильной повязки и подготовки к отправлению в тыл.

И снова я ловлю себя на фронтовой ассоциации, когда меня пропускают в эту палатку — святая святых лагеря. Меня пропускают в нее так же, как приезжего на фронте в операционную медсанбата: проходи уж, коли тебе разрешено начальством, но насколько, однако, спокойнее было бы хирургу, если бы ты сюда не совался! Эти посторонние вечно заденут что-нибудь во время операции!