Две повести - [36]
Когда Татьяна Михайловна была моложе, она умела весело работать с детьми — вместе с ними смеяться, играть, бегать. Теперь не то. Теперь она стала и спокойнее и строже. Но тревожится за детей она не меньше, а больше и работает с большим напряжением. Домой приходит усталая, но об отдыхе и не думает. Дома ее ждет множество дел — надо приготовить обед, постирать, погладить, убрать комнату, сшить что-то себе или детям. Этой домашней работе нет ни конца ни края.
Татьяна Михайловна никогда и никому не жаловалась на одиночество. Разве она одна осталась одинокой? Их, вдов, миллионы, и им приходилось с удвоенной энергией бороться за жизнь, настоящую и будущую. Но одиночеством она, конечно, тяготилась. Не с кем душу отвести. С тех пор как погиб Володя, она перестала быть молодой и не боится надвигающейся старости. Никто не радуется на ее красоту, как умел радоваться Володя, никто не беспокоится, что она постарела подурнела. Верно сказала ей когда-то Мария Петровна: «Одна-то и головешка не горит!»
Если б встретился в жизни такой человек, которого она полюбила бы и который полюбил бы не только ее, но и детей, так, может, и вышла бы замуж второй раз. Но такого человека она не встретила на пути.
Да и не думала Таня о замужестве. Какой изменницей она оказалась бы в глазах своих детей!
Ее счастье, ее жизнь — в детях! Завтра она их увидит. Мчится поезд, стучат колеса в такт музыке, которая транслируется по вагонам. Все, что близко к поезду — станции, платформы, дома, — все мчится в обратную сторону. А дальние леса, поля и поселки плывут вперед вместе с поездом.
Так кажется Татьяне Михайловне.
Она подолгу стоит у окна вагона — думает, вспоминает и, конечно, тревожится. Скорей бы Москва!
Глава III
ДОМА
Поезд подходит к Москве. Полчаса назад Москва угадывалась по зареву, которым вдалеке было охвачено небо, теперь это зарево рассыпалось на тысячи отдельных огоньков.
Только шесть часов вечера, а за окном уже полная темнота. Время от времени мелькают освещенные дачные платформы.
Татьяна Михайловна давно собрала свои вещи и теперь сидела у окна вагона, вглядываясь в темноту. Чем ближе Москва, тем сильнее охватывало ее волнение и беспокойство.
Поезд остановился. Татьяна Михайловна посмотрела из окна на платформу. Дети знают, что она приедет с этим поездом, и должны встретить. Но ни Сани, ни Иры не видно. Татьяна Михайловна рассеянно попрощалась с дорожными спутниками. Она нетерпеливо смотрела то в окно, то на выход. Никого! Когда вагон опустел, она попросила проводника помочь ей вынести вещи. Помимо чемодана, у нее была сетка с арбузами и ящик с сочинскими сливами.
Она стояла одна на платформе и ежилась от холода. В Сочи было двадцать градусов тепла, а здесь в легком летнем пальто ее пронизывал холод. Густой поток пассажиров шел из дальних вагонов. Люди спотыкались о ее вещи и возмущались: что она тут стала, среди дороги! Татьяна Михайловна даже не замечала этого. Где же дети, что с ними? Что-то случилось…
— Мама! Мамочка! — вдруг услышала она.
Ира подбежала, обняла ее и поцеловала.
А вот и Саня! Какой же он большой! Чтоб поцеловать его, матери приходится становиться на цыпочки.
— Что же вы опоздали, ребятки?
— Ой, мамочка! Это все Санька! Из-за него опоздали. А знаешь, как сейчас в метро, нас чуть не задавили!
— И вовсе не из-за меня! — оправдывается Саня. — Говорили, что поедут на вокзал в половине шестого, а собрались в пять.
Татьяна Михайловна забыла все тревоги и волнения. Вот они здесь, живы, здоровы, и ничего больше ей не надо! Она пожалела, что ее спутники не видели, какие хорошие у нее дети.
— Здравствуйте, Татьяна Михайловна!
— Мария Петровна! И вы приехали?
— А как же! Разве можно на них положиться? Я уж Саню-то ругала. Надо ехать на вокзал, а его нет. Из-за тебя, говорю, мать будет торчать на платформе, как сирота. Так и есть!
— Да ладно, тетя Маша! Хватит уж! — перебил ее Саня. — Пошли!
Он взял сетку с арбузами в одну руку, ящик с фруктами — в другую и быстро пошел к выходу.
Дома Татьяну Михайловну ждала чисто убранная комната. Занавеска, скатерти и покрывала были постираны и накрахмалены. Ребячьи учебники и тетради лежали в образцовом порядке.
— Ой, Мария Петровна, большое спасибо! Уж вы, как видно, постарались! — сказала Татьяна Михайловна.
Довольная похвалой, Мария Петровна ответила:
— Я не люблю грязи. Чего-чего, а этого нет. Меня почему в больнице ценят? Другие тяп-ляп и убрали. А я нет. Я сил не пожалею!
— Спасибо вам, Мария Петровна! — повторила Татьяна Михайловна. — Извините, я с детьми поговорю. Ира, Саня, рассказывайте новости! Как с отметками?
Ира сразу взяла дневник и, показывая его матери, затараторила:
— Ты, мамочка, все внимательно посмотри. За все четыре недели только одна тройка. Остальные — четверки и пятерки. Хорошо? Да? Ой, мамочка! Знаешь, как трудно в десятом! Ужас! У нас все девочки с ума сходят.
Саня небрежно протянул свой дневник. Только тут Татьяна Михайловна, взглянув на него, заметила, что он очень похудел. Скулы на лице выперли, костюм висит на нем, как на вешалке.
— Саня, — сказала она, глядя на него с беспокойством, — ты очень похудел! Болен, что ли?
