Две недели и дальше. Берегите бороду - [67]

Несколько раз Иефа слышала, как Ааронн озабоченно пробормотал себе под нос, разглядывая одному ему видимые следы: "Но почему так явно?…" Потом Зулин сказал сам себе, разглядывая медальон: "Неужели опять метка…", потом долго совершал над вещицей какие-то сложные манипуляции и, в конце концов, взял и закопал ее у корней раскидистого дуба. На второй день после поляны с гхоллом Зулин вдруг стукнул себя по лбу и раздал сопартийцам отвратительных глиняных кошек, объяснив это так, что в случае чего кошку надо разбить, и тогда он, Зулин, будет об этом знать. Тогда тоже прозвучало слово "метка". Иефа не разбиралась в магии, но сопоставить одно и другое вполне могла. Если кошки – "метка", и медальоны тоже – "метка", значит, медальоны – во-первых, способ связи между отрядами и кем-то, кто ими управляет, и, во-вторых, способ отслеживания этих самых отрядов. И очень хотелось спросить, одинаковая ли магия на кошках и медальонах, и если одинаковая, то кто готовил кошек, и какого вида магия на метках – черная или… Хотя нет, вот об этом Иефа спрашивать бы не стала. Почему-то она и без всяких вопросов-ответов была уверена – черная.

Было еще произнесено это странное, какое-то скользкое имя – Векна. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два. Непритязательное V в серебряном круге и скользкое имя. Но что дальше? Кто такой этот Векна, Иефа не знала, а Зулин, по своему обыкновению, загадочно молчал.

И еще Стив. Стив и его неприметный коричневый мешок с неизвестным содержимым, мешок, который он берег, как зеницу ока, и еще ни разу с начала похода в него не заглянул. Черт возьми, в этом отряде у всех какие-то тайны! Где был Ааронн перед выходом из города? Кто отделал его и Натана так, что они больше напоминали мешки с прогнившей соломой, чем эльфов? Что украли из гильдии? Почему Ааронн вздыхает и качает головой, рассматривая следы? Иногда Иефе казалось, что кто-то умело дергает их за невидимый поводок, и они послушно идут туда, куда нужно. Если она правильно поняла бормотание Ааронна, следы оставляют намеренно четкие и ясные, а это значит, значит… По спине пробежал холодок, лютня жалобно тренькнула, отзываясь на судорожное сжатие пальцев. Иефе стало страшно. Это значит, что партия с песнями и плясками, исполненная оптимизма, идет прямо на колья. Это значит, что напасть могут и через час, и через минуту, и прямо сейчас, а все спят, и какой из нее, Иефы, сторож!

– Стив, Стив, проснись, – Иефа тронула дварфа за плечо. – Слышишь меня? Стив! Погоди, не хватайся за топор. Тихо. Видишь ли, мне кажется, что…

– Сколько их?

– Кого? А, в смысле… Нет, Стив, никто не напал, просто мне кажется…

– Иди ты… – дварф заворочался и сердито спрятал нос в плащ. – Если у тебя нервишки шалят, мяты пожуй. Кажется ей… Когда нападут, тогда разбудишь. А пока тебе только кажется, лучше не приставай, а то тумака дам спросонья.

– Стив! – Иефа чувствовала, как паника набирает обороты. – Стив, пожалуйста, ну как ты не понимаешь… Стив…

– Иефа, оставь его в покое, – Ааронн приподнялся на локте и насмешливо посмотрел на съежившуюся полуэльфку. – Если тебе не сидится на месте, походи вокруг лагеря. Кстати, с точки зрения безопасности, это гораздо логичней, чем сидеть у всех на виду в свете костра и играть на лютне. Да и что за страхи, в конце концов? Ты что, боишься темноты, как маленькая?

– Надо же, какой разговорчивый стал к ночи, – оскорблено пробормотала Иефа и поднялась на ноги. Ночной ветерок шаловливо трогал пряди на затылке. Маятно и неспокойно было на душе. Иефа вздохнула, посмотрела было еще на огонь, но сидеть на одном месте не было просто никаких сил. Все казалось – и уж так сильно казалось! – что кто-то смотрит в спину, и кто-то подкрадывается в темноте, и кто-то целится прямо в сердце, и в который раз появилась печальная мысль о том, что стрелять и драться, как следует, она так и не научилась. Нужно было срочно что-то делать, что-то значительное и нужное, чтобы не перепугаться окончательно.

Иефа уложила в чехол лютню, достала арбалет, поправила меч на поясе и, решительно стиснув кулаки, отправилась бродить вокруг лагеря. Конечно, как еще может относиться к ней насмешливый Ааронн, если она шарахается от собственной тени? Ну уж нет! Иефа выпрямилась и подумала, что зря они так – ведь трудно поспорить с тем, что двигается она едва ли не тише следопыта. Эльфийская кровь, будь она неладна! Ну и вот. Она будет неслышно красться вокруг лагеря, тише, чем переливается ночной воздух, тише, чем трава растет, и пока все дрыхнут без задних ног, она обнаружит вражескую засаду и нападет, и скрутит по рукам и ногам, и никто даже пикнуть не успеет, а потом утром небрежно предъявит им пятерых связанных пленников, и вот тогда посмотрит, как у них к такой матери челюсти поотваливаются!

Иефа все ходила и ходила вокруг лагеря, расширяя круги, а ночь все не кончалась и не кончалась, и даже героические мечтания уже не спасали от необъяснимой тоски. Как же все глупо, елки-моталки… Лагерь, как на ладони, костер ближе к краю поляны, раскидистый усталый дуб, и под ним – спящие. Приходи и бери тепленькими.