Две недели и дальше. Берегите бороду - [18]

– Что вам предложить? – задушено пробормотала черноволосая эльфийка, лихорадочно приводя в порядок платье.

– Бутылочку "Золотой слезы" для моего похмельного начальника! – сообщил Зулин, продолжая заглядывать за стойку. – Натан, ты ведь любишь "Золотую слезу"? – Зулин больше не мог обращаться на вы к начальнику, который спешно заправляет штаны, совершенно неэлегантно скрючившись под стойкой в винной лавке. – А мы с Тирелом тебя уж заждались. Я так понимаю, неотложные дела гильдии заставили тебя позорно бежать с поля боя?

– Я не бежал, – хмуро пропыхтел Натан. – Я ретировался. Стратегическое отступление – ясно?

– Очень удачное, как я вижу. А я как раз за лекарством пришел. Жаль, что опоздал. Ну, да что уж там. Распоряжения, поручения будут?

– Будут! – Натан приобрел пунцовый окрас. – Прекратить издеваться над начальником и возвращаться на рабочее место!

– А я думал – сегодня выходной. – Зулин пожал плечами с самым невинным видом, какой только может принять планар, лицо которого скрыто капюшоном.

– У сынов Магической гильдии нет выходных! – из винной лавки Натан Сильван вышел с высоко поднятой головой.

* * *

Иефа жила в Бристоле уже три недели и была вполне довольна и собой, и городом. Деньги и богатая одежда, вежливо позаимствованные из запасов начальника каравана, позволили путешествовать с непривычным комфортом, лютня собирала вокруг нее слушателей, а спрятанные под распущенными волосами или накинутым платком уши не превращали восхищение в насмешку. Наивная детская улыбка и долгий лукавый взгляд из-под ресниц чаще всего обеспечивали охрану в виде какого-нибудь странствующего рыцаря, а то и нескольких, если очень везло. Тогда путешествие становилось на редкость забавным: мужчины распускали павлиньи хвосты и красовались перед ней, наивно полагая, что производят неизгладимое впечатление. Конечно, случались и проколы. Чего уж там, далеко не все представители мужской братии умели себя контролировать. В прочем, Иефа давно уже знала, что из всего нужно извлекать выгоду. В конце концов – надо же было на ком-то тренировать свои способности.

Бристоль принял Иефу в свои солнечные объятия и закружил в пестром танце. Цокот копыт по теплой брусчатке, бархатная пыль, улыбки, гомон, вечно кричащие дети, красные и зеленые крыши, серебристые тополя, медовый запах цветущих деревьев, блестят глаза у молодых женщин, босые пятки выбивают чечетку, музыка города, в котором всех ждут и всех любят. Иефа подставляла лицо солнцу и тихо улыбалась какому-то пушистому и незнакомому счастью. Странно, даже не хотелось никого ставить на место.

– Эй, красавица, улыбнись еще раз!

– Девушка, купите шаль!

– Цветы, самые душистые и чудесные цветы для самой прекрасной!

– Перстни, перстеньки на тонкие пальчики!

– А вот рыба, свежая рыба! Только из моря!

– Красавица, зайди в мою лавку!

– Милая госпожа, у меня лучшая гостиница в городе!

– Барышня, мне нужен бард! Плачу золотом!

– Фрукты! Овощи! Только свежие! Точный вес!

Это был ее город. Иефа ехала по Бристолю и чувствовала себя птицей в небе. "Кажется, я все-таки приехала домой", – подумала она, когда мэтр Бену, хозяин "Пятирогой луны", вручил ей ключ от номера. Деликатный и дальновидный, мэтр Бену сразу оценил дальнейшие перспективы пребывания в его гостинице золотоволосого барда. Иефа получила возможность петь, когда ей вздумается, с единственным условием: треть выручки уходила в карман хозяина. Мэтр Бену был лишен предрассудков, и острые уши Иефы, которые он умудрился разглядеть под шелковым платком, нисколько его не смутили. Уже через два дня полуэльфка болтала с мэтром, как будто они были лучшими друзьями. Бену не прогадал. Иефу слушали с удовольствием и платили щедро.

Утро восьмого августа Иефа проводила в прохладной тишине общей залы трактира, лениво перебирая струны лютни и мурлыча что-то себе под нос. В голове бродили разрозненные строчки, обрывки рифм, медленно сплетаясь и расплетаясь. Мелодия выходила неустойчивая, тягучая и благостная. Казалось, что весь окружающий мир застыл в жаркой августовской истоме, редкие посетители, если и обращали внимание на девушку с лютней, с разговорами не лезли. Иефа как-то быстро привыкла к тому, что ее уважают, а те, кто позволял себе лишнее, обычно бывали наказаны. Ее называли госпожой, кланялись, были любезны. Иефа чувствовала себя совсем взрослой и жутко самостоятельной. Ей уже давно не приходилось хвататься за кинжал, постепенно пропал куда-то затравленный взгляд исподлобья, громкие звуки не заставляли нервно вздрагивать и выжидательно замирать. Она настолько освоилась в "Пятирогой луне", что перестала ограничиваться своей комнатой, забредала иногда на кухню и в кладовые, а общую залу воспринимала практически как свою собственность и совершенно не обращала внимания на заинтересованные взгляды клиентов. При чем тут они, в конце-то концов? Это была ее территория.

Всегда можно понять, как открыли дверь, если ее открывают снаружи. Эту дверь открыли явно пинком. Иефа отвлеклась от лютни и с неудовольствием воззрилась на нового посетителя. Живого дварфа она видела первый раз, зато наслышана была об этом народе достаточно. И если многие люди и эльфы не нравились ей, потому что это люди и эльфы, то этот дварф не понравился ей просто так, по определению. То, как он вошел, то, как остановился на пороге, то, как осмотрел залу, как задержался на ней взглядом. Выражение его глаз не понравилось Иефе больше всего. Слишком…барское, что ли? Иефа досадливо поморщилась и вернулась к своей лютне. Ну, дварф, подумаешь, какая цаца.