Две мертвые китаянки - [9]

— Разве тот, кто преследует оленя, взглянет на зайца? — спросил он. — Если столь великолепный охотник делает вид, что его интересует смерть каких-то служанок, то что остается думать Чану? Только то, что великий человек изволит скрывать свою истинную цель. Однако, поскольку умершие были всего лишь служанками, можно подумать, что недостойный Чан Ли Чин, как один из толпы безымянных, ничего не значащих созданий, что-то знает об умерших. Разве крысы не знают обычаев крыс?

Он разглагольствовал таким образом еще добрых несколько минут, а я сидел и слушал, глядя в его круглое, хитрое и непроницаемое, как маска, лицо, надеясь все же что-то узнать. Но я не узнал ничего.

— Мое невежество даже больше, чем я сам имел наглость полагать, — сказал в завершение своей длинной речи Чан. — Ответ на простой вопрос, заданный вами, превосходит возможности моего слабого рассудка. Я не знаю, кто убил Ван Ма и Ван Лан.

Я осклабился и задал ему очередной вопрос:

— Где я могу найти Ху Луна и Ин Хуна?

— И снова я ощущаю себя погруженным в неведение, как в болото, — замурлыкал он, — утешаясь лишь мыслью, что мастер решения загадок знает ответы на свои вопросы, находя нужным скрывать от Чана свою истинную, наверняка уже достигнутую цель.

Вот все, чего я от него добился.

За этим последовали самая оголтелая лесть, униженные поклоны, дальнейшие уверения в величайшем уважении и любви, после чего я отправился за своим провожатым, с шеей как кусок старого каната, по извилистым коридорам, сумрачным комнатам, вверх и вниз по разбитым ступенькам.

У выхода — уже после того, как были сняты железные скобы, — старичок выгреб из-под рубахи мой револьвер и вручил его мне. Я подавил в себе желание тут же, на месте, проверить, не сделали ли с ним чего-нибудь; вместо этого я сунул револьвер в карман и переступил порог.

— Спасибо, что пристрелили того парня наверху, — поблагодарил я.

Китаец кашлянул, поклонился и запер дверь.

Дойдя до Стоктон-стрит, я повернул в направлении нашей конторы и, неторопливо шагая, без особого успеха ломал голову над массой разнообразных вопросов.

Вначале следует задуматься над смертью «глухонемого» Ухла. Была ли она заранее спланирована, чтобы покарать никчемного работника и настроить меня на должный лад? Но какой именно? И почему? С какой целью? Чтобы я чувствовал себя обязанным китайцам. Но если так, то зачем им это нужно? А может, это один из тех загадочных номеров, которые так любят проделывать китайцы? В конце концов я отодвинул эти вопросы в сторону и сосредоточился на маленьком, толстом человечке в пурпурном одеянии.

Он мне понравился. У него было чувство юмора, большой лоб, отвага, — словом, все. Посадить его на парашу было бы почетным делом, которым не стыдно похвалиться перед близкими. Это был мой идеал противника. Но я вовсе не собирался внушать себе, что у меня имеются кое-какие шансы. «Глухонемой» указал мне на связь, существующую между Чан Ли Чином и Сурком из гостиницы «Ирвингтон». «Глухонемой» бурно отреагировал на мое обвинение в том, что он причастен к убийству в доме Шан. Вот все, чем я располагал. К этому можно добавить лишь то, что Чан ни словом не показал своей заинтересованности делами Лилиан Шан.

В свете этих фактов можно было предполагать, что смерть Ухла не была заранее спланированным представлением. Более правдоподобным выглядело предположение, что он заметил мой приход, попытался меня убрать и был убит моим провожатым, поскольку сделал бы невозможной аудиенцию, данную мне Чаном. Жизнь Ухла мало стоила в глазах китайца.

Пока что у меня не было причин для недовольства рабочим днем. Я не совершил ничего особенного, но по крайней мере, ознакомился с тем, что меня ждет в ближайшем будущем. Если уж мне суждено биться головой о стену, то теперь я хотя бы знал, где находится эта стена и кому принадлежит.

В конторе меня ожидало известие от Дика Фоули. Он нанял квартиру напротив гостиницы «Ирвингтон» и в течение нескольких часов следил за Сурком.

Тот провел полчаса в ресторанчике Томсона «Толстяк», на Маркет-стрит, разговаривая с владельцем и несколькими спекулянтами, постоянно там просиживавшими. Потом он взял такси и доехал до О'Фаррел-стрит, где нажал один из звонков при входе в дом «Гленуэй». Звонил он безрезультатно, после чего воспользовался собственным ключом и вошел. Через час он вышел и вернулся к себе в гостиницу. Дик не мог сказать, какой именно звонок он нажал и какую именно квартиру посетил.

Я позвонил Лилиан Шан.

— Вы будете дома сегодня вечером? — спросил я. — Мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем, но не по телефону.

— Я буду дома в половине восьмого.

— Хорошо. Я приду.

В четверть восьмого я подъехал на такси к ее дому. Она сама открыла мне дверь. Датчанка, занимавшаяся домом, пока не будут наняты новые слуги, приходила только днем, а ночевать уходила к себе домой; она жила в миле от дома Шан.

Вечернее платье, которое было на Лилиан, относилось к разряду строгих, но все же позволяло предполагать, что если бы она отказалась от очков и больше заботилась о своей внешности, то могла выглядеть гораздо женственнее. Она проводила меня наверх, в библиотеку; навстречу нам поднялся упитанный молодой человек лет двадцати с небольшим в вечернем костюме — симпатичный мальчик со светлыми волосами и гладким лицом.