Две мертвые китаянки - [8]

Мой жилистый желтый ковбой спрятал свои пистолеты, в которых уже не оставалось патронов, и подошел ко мне, протягивая руку за моим револьвером.

— Давать это, — вежливо проговорил он.

Я отдал ему оружие. Если бы он потребовал мои брюки, я бы тоже отдал.

Он засунул револьвер под полу своей рубахи, мимоходом глянул на то, что несли четыре китайца, а затем взглянул на меня:

— Не любил его, а?

— Не особенно, — признался я.

— Хорошо. Идем.

И снова начался наш парад вдвоем. По-прежнему продолжая играть в жмурки, мы преодолели еще одну лестницу, сделали несколько поворотов налево и направо, после чего мой провожатый наконец остановился перед какой-то дверью и провел по ней ногтями.

Дверь открыл другой китаец. Однако этот не принадлежал к нашим кантонским карликам — могучий, откармливаемый мясом борец, с бычьим загривком, огромными плечищами, лапами гориллы и кожей толстой, как на сапогах. У создавшего его божества, очевидно, нашлось под рукой достаточно материала, причем первосортного.

Придерживая портьеру, заслонявшую вход, гигант сделал шаг в сторону. Я перешагнул через порог и увидел его близнеца, стоявшего по ту сторону двери.

Комната была просторная и круглая; двери и окна, если они здесь имелись, были прикрыты бархатными портьерами — зелеными, голубыми и серебряными. В большом черном кресле, богато украшенном резьбой и стоявшем за черным инкрустированным столом, сидел пожилой китаец. Лицо у него было круглое, мясистое и хитрое, с космами редкой белой бороды; на голове темная, плотно прилегающая шапочка. Его пурпурное одеяние, тесно охватывавшее шею, было подбито соболем. Мех виднелся сквозь раздвинувшиеся полы, падавшие на голубые сатиновые штаны.

Он не поднялся с места, однако ласково улыбнулся в бороду и наклонил голову, почти коснувшись чайного сервиза, стоявшего на столе.

— Только полная невозможность поверить в то, что особа, исполненная такого божественного великолепия, как ваше превосходительство, соблаговолит терять свое бесценное время на жалкого и ничтожного человечка, удержала вашего покорного слугу от того, чтобы побежать и упасть к вашим благородным стопам, как только я услышал, что отец сыщиков стоит перед моим недостойным порогом.

Это было продекламировано на безупречном английском языке и так гладко, что я сам не сумел бы сказать лучше. Не моргнув глазом, я ждал, что будет дальше.

— Если гроза и ужас преступников удостоит один из моих жалких стульев и соблаговолит доверить ему свое тело, могу поклясться, что стул этот будет затем сожжен, чтобы никто из худших не мог им воспользоваться. А может быть, принц охотников за ворами позволит мне послать слугу в его дворец за стулом более достойным принца?

Я медленно приблизился, мысленно пытаясь составить подходящий ответ. Этот старый козел поднимал меня на смех, доводя до абсурда пресловутую китайскую вежливость. Но такой уж я человек, что готов идти на все — в известных границах.

— Только потому, что у меня почтительно подгибаются колени при виде могучего Чан Ли Чина, я осмеливаюсь присесть, — произнес я, опускаясь на стул и поворачивая голову, чтобы взглянуть, удалились ли могучие привратники.

Хотя я и не увидел их, что-то говорило мне, что они находятся не далее, как по ту сторону бархатных портьер, прикрывающих дверь.

— Если бы мне не было известно, что король сыщиков знает все, — снова начал свою арию Чан Ли Чин, — я бы изумился, услышав из его уст свое жалкое имя.

— Да кто же не знает вашего имени? Кто не слышал его? — с ходу парировал я. — Разве слово «чейндж» в английском языке происходит не от имени Чан? «Чейндж» значит «изменять», и именно это происходит со взглядами самых умных людей, когда им явится мудрость Чан Ли Чина! — После этого я попытался закончить комедию, которая уже начала меня утомлять: — Спасибо за то, что ваш человек спас мне жизнь, когда мы шли по коридору.

Он воздел руки над столом:

— Только из опасения, что смрад столь подлой крови будет невыносим для благородных ноздрей императора детективов, я велел поскорее убить эту нечистую тварь, докучавшую вашему превосходительству. Если я ошибся и вы бы предпочли, чтобы его резали по кусочку, могу только предложить одного из моих сыновей, пусть погибнет в муках вместо того жалкого нечестивца.

— Лучше пусть себе живет на здоровье, — небрежно заметил я и приступил к делу: — Я бы не осмелился вам докучать, если бы не тот факт, что я ничего не знаю. Только ваша великая мудрость может меня поддержать и вернуть мне нормальные познавательные способности.

— Никто не спрашивает дорогу у слепца, — отозвался старый мошенник, склонив голову набок. — Разве звезда, при всем желании, может помочь Луне? Ваше превосходительство льстит Чан Ли Чину, заставляя его думать, что он способен что-то прибавить к знаниям великого человека, но разве Чан осмелится возражать своему господину и ослушаться его, даже рискуя показаться смешным?

Я понял его слова так, что он готов выслушать мои вопросы.

— Мне бы хотелось знать, кто убил Ван Ма и Ван Лан, служанок Лилиан Шан.

Он играл прядкой своей редкой бороденки, навивая ее на худой, бледный палец.