Две дороги - [67]
— Что случилось? — не удержался Дружиловский. — Бывало, всем заказывали вы?
— Я, бывало, всем давала... — сиплым басом пропел Кирьянов и снова попросил заказать ему водки.
Подошел метрдотель:
— Господин Кирьянов, когда же это кончится? Вы же обещали мне покинуть ресторан.
— Я убью тебя! — зарычал поручик и стал тяжело подниматься. Дружиловский усадил его и сказал метрдотелю, что все в порядке.
Глотая водку рюмку за рюмкой, Кирьянов поведал свою историю. Отец в восемнадцатом застрелился... Он узнал об этом уже здесь... Сначала его подкармливал оказавшийся за границей компаньон отца, а потом он сам вылетел в трубу на какой-то афере... Кем только не работал. Отовсюду гонят за пьянство... И никто не хочет понять, что его пьянство от горя.
— А что же стало с племянницей великого князя?
— Сдохла в прошлом году в Париже, — ответил Кирьянов. — Здесь отказалась, сука, меня признать... выставили из отеля... Ну а ты к какой козе присосался? — вдруг спросил поручик, смотря на Дружиловского с ненавистью. — По твоему виду судя, коза, должно быть, прежирная?
Он говорил все громче, на них смотрели с возмущением, а тут еще, как назло, умолк оркестр.
— Прошу вас, господин Кирьянов, никакого более терпения нет, — наклонившись к поручику, говорил метрдотель.
Он вместе с официантом подхватил Кирьянова под руки и потащил из зала. Пьяный поручик пытался вырваться, что-то кричал.
Дружиловскому приятно было увидеть падшего поручика, но все же радость его была омрачена. «Надо переменить место», — решил он и попросил счет.
— Я приношу вам свои глубокие извинения, — начал метрдотель, но он остановил его, повелительно подняв руку.
— Легенды всегда легенды, — сказал он холодно. — Я собирался спокойно провести у вас вечер, но оказалось, что это невозможно.
— Не беспокойтесь, ради бога, мы его выдворили.
— Счет, пожалуйста, — резко приказал он.
«Ничего страшного, — успокаивал он себя, покидая ресторан. — Я собирался уйти отсюда в час ночи, уйду на час раньше — невелика беда, все еще впереди. Жалко только, что с блондиночкой ничего не вышло».
В задымленном, душном ночном баре «На Рейне», куда он пришел по своему плану, было полно. Играл оркестр балалаечников, а посередине зала стояла поджарая певица, одетая во что-то телесно-бежевое. Низким, цыганским голосом с подвыванием она пела по-немецки песенку, которую распевал весь Берлин:
«И здесь в моде наше, русское», — усмехнулся Дружиловский и направился к стойке.
Он уселся на высокий стул и, глотая понемногу коньяк, слушал певицу и аплодировал ей все громче после каждой песни. Он помнил, что потом певица сидела рядом с ним у стойки, рассказывала ему что-то, они чокались, пили, и снова она говорила и хохотала, когда он пытался ее поцеловать. Что было потом, он, сколько ни пытался, вспомнить не мог.
Пока Дружиловский развлекался таким образом по своему плану, его по всему Берлину разыскивала полиция, а вечерние газеты уже прокричали о раскрытии шайки фальшивомонетчиков, изготовлявших доллары, которые сбывались в Польше. Напечатан был и протест по этому поводу польского правительства немецкому.
Поздно вечером полиция добралась до комнаты на Лейпцигштрассе, обнаружила там бумагу, идентичную с той, на которой печатались доллары, и без особого труда установила, кто снимал комнату.
Он очнулся от холода. На него лилась из ведра холодная вода, а он в мокром потемневшем смокинге лежал на каменном полу, и над ним возвышались черные фигуры полицейских. Когда он окончательно очнулся, встал и спросил, что тут происходит, полицейские заржали в голос.
Потом его, мокрого, дрожавшего, отвели на допрос. Следователь, пожилой человек в штатском, увидев его, не смог подавить улыбки, но вежливо усадил на стул поодаль от своего стола.
— Вы господин Дружиловский?
— Так точно, — ответил он и только в этот момент понял, где находится.
— Вы должны ответить мне по поводу снятой вами комнаты на Лейпцигштрассе, — сказал следователь.
— А что, собственно, случилось? — спросил он, морщась от дикой головной боли.
— Ах да, вы же не знаете, — сочувственно ответил следователь. — Случилась неприятность — в Берлине раскрыта шайка фальшивомонетчиков. По ходу операции полиция сделала обыск в комнате, которую вы снимаете, и обнаружила там запас подозрительной бумаги.
— Я не знаю никакой комнаты! — крикнул он.
— Подождите, — поморщился следователь. — Ведь могло же быть так. Вы снимали комнату для... свиданий со своей дамой. Ваши друзья знают, что с этой дамой у вас произошел разрыв еще четыре месяца назад. И с тех пор вы в той комнате не бывали. Но продолжали платить за нее. В конце концов, одинокий молодой мужчина должен иметь комнату для... таких целей. Не так ли?
Следователь протягивал ему руку помощи, и было ясно, что за спиной у следователя наверняка стоит Зиверт.
— Это уж мое личное дело, — сказал он с достоинством. — Меня сейчас больше интересует, кто ответит вот за это. — Он отряхнул на груди мокрый, обвисший смокинг.
— Не стоит об этом, — дружески посоветовал следователь и взял ручку. — Значит, так мы и запишем. Разрыв с дамой — четыре месяца назад. Имя дамы вы имеете право не называть... Ну вот и все. Больше против вас никаких улик нет, и сейчас мы вас отпустим, но по первому требованию вы должны будете к нам явиться.
