Две дамы и король - [15]

И, раз за разом задавая себе вопрос, прав он или не прав, Губин сжимал челюсти, на щеках его начинали играть желваки, а лицо каменело.

Если уж говорить о чувствах, то главным чувством Губина все эти дни было чувство обреченности — все покатилось по своим рельсам, и изменить что-либо невозможно. И убеждение в неотвратимости, вынужденности принятого решения, в отсутствии истинного выбора в действиях освобождало его от чувства вины. «Ты сам этого хотел… — ожесточаясь, обращался он к Булыгину. — Ты сам виноват, ты меня вынудил».

— Как это исчез? Что это значит? — повторил Губин. Он чуть крутанулся в офисном кресле и расположился точно напротив вошедшего Сурнова.

— Да ты понимаешь, — все так же неуверенно, испытывая чувство неловкости от абсурда происходящего, продолжил объяснять расстроенный Сурнов. — Он уже пятый день на работе не появляется, ребята из его конторы говорят. Сначала они думали, мол, домашние дела, или просто пару дней решил порасслабляться. Ты знаешь, его Элеонора сейчас на Кипре отдыхает, большая труженица, сам понимаешь… Так, может, думали они, он решил пока в отсутствие любимой немного отвлечься. Я припоминаю, он мне намекал, мол, не воспользоваться ли случаем, не отвалить ли на несколько дней куда-нибудь в Подмосковье с девчонками… Вот булыгинские никому ничего и не сообщали — прикрывали начальника до последнего. Но вчера у него с Эдиком Подомацкиным было назначено важное совещание по рекламе — Булыгин не пришел и не отзвонил, не предупредил. Эдик шум поднял. Пытались мы дозвониться по мобильнику — отключен. Дома у Булыгина никто не отзывается.

Автоответчик врубается — и голос Мишкин на нем очень странный…

— Запись странная или голос странный? — уточнил Губин.

— Да голос странный — какой-то низкий, мрачный, с непонятными паузами…Чего делать-то? Я даже не пойму. В милицию, что ли, идти?

— Да кому нужна в милиции эта история! Для них обуза лишняя. Не спеши… — задумался Губин. Он встал и, махнув рукой, пригласил Сурнова в заднюю комнатку.

Там Губин подошел к бару, достал две рюмки и налил им с Димой коньяку:

— Давай выпьем пока, что ли.

Комнатка была очень уютная — в тесном пространстве стояли мягкие кресла и такой же диван, низкий и широкий журнальный столик, в углу разместился южнокорейский телевизор последней модели, выглядевший как небольшой киноэкран, тут же видеомагнитофон и музыкальный центр. Случись иной, более радостный повод для выпивки, Губин включил бы музычку.

Они опрокинули по рюмке — Губин рукой указал Сурнову на кресло, пригласил сесть. Они несколько секунд посидели молча.

— Ничего себе новости. Слушай, а может, шутка, розыгрыш? — подал идею Губин.

— Да непохоже. Ты знаешь, я прослушал эту запись на автоответчике — я тебе скажу, ощущение не из приятных. Голос какой-то прямо зловещий… — Сурнова аж передернуло при воспоминании о голосе. — И между прочим, я точно знаю, что еще неделю назад там была совсем другая запись. Я звонил ему на прошлой неделе.

Губин откинулся в кресле, не без труда забросив одну руку на спинку (уж больно разлапистые были кресла), и, качая ногой, рассуждал:

— Может, Элеонору разыскать?

— Ты что! Толку от нее никакого, а визгу и истерики будет выше крыши, — испугался Сурнов. — А вдруг к тому же он сегодня-завтра отыщется? Слушай, поручи Козлову, пусть он что-нибудь сделает — ну, на квартиру съездит, родственников каких-нибудь других найдет…

— Да Козлов-то в командировке! — с досадой сказал Губин и вздохнул. — Конечно, если выяснится, что это что-нибудь серьезное, вызовем его в Москву.

А пока самим придется этим заниматься. Будем надеяться, ложная тревога.

Они снова удрученно опрокинули по рюмке. Дима сидел в глубине кресла какой-то скукоженный, с серым лицом.

На Сурнова это странное и пока не разъясненное происшествие с Булыгиным подействовало самым угнетающим образом — преуспевающий менеджер популярной газеты вдруг будто впервые огляделся вокруг и задумался о собственной безопасности. Жил себе, слушал по телику новости, ахал, когда сообщали о 56 убитых за год банкирах, качал головой, но никогда на себя не примеривал. Априори полагал, что его все это не касается. А сегодня с самого утра, как только он узнал об исчезновении Мишки, воображение рисовало пугающие картины будущего. Все утро спине было холодно и неуютно, так что Дима все время непроизвольно оглядывался. Впервые ему пришло в голову, что его место главного редактора многим представляется завидным, да и на сам этот перспективный и доходный бизнес с бесплатными объявлениями многие, должно быть, облизываются и мечтают свернуть им с Губиным шеи, а «НЛВ» перехватить. Ощущение уверенности, защищенности, довольства собой, укоренившееся в нем за годы успешного бизнеса с Губиным, улетучилось. И что теперь делать, Сурнов не мог придумать.

А Губин подумал, что, пропади Сурнов, Булыгин не очень удивился бы. Вот не удивился бы — и все.

И не взволновался.

— Ну, что? Больницы, морги, бюро несчастных случаев, бесхозные трупы… Бери всех булыгинских ребят, которые не очень заняты по делу, — и пусть носом землю роют. Да, пошли кого-нибудь к кадровикам — пусть посмотрят в личном деле Булыгина адреса и телефоны родных… Слушай, — Губин вдруг взглянул на Сурнова и тупо спросил: