Дважды умерший - [18]

— С кем имею честь?

— Я здешний урядник Никаноров.

— Ну, и везет же нам на полицию! — пронеслось у меня в голове.

Обедали и пили чай с прошлогодним вареньем, медом, разными пряниками, ватрушками и пирогами, специально приготовленными для моего приезда. За обедом Кипарисов был весел, из чего я сделал вывод, что его научные работы идут вполне удачно.

Вечером мы сидели с ним вдвоем в новой лаборатории; это была небольшая комната под самым чердаком. Обстановка была убогая, но все самое нужное для начала работ было под рукою — ничего не забыл привезти предусмотрительный Кипарисов.

Дом, отведенный нам, стоял на горе и из окон лаборатории открывался прекрасный вид на большое расстояние.

На темно-синем вечернем небе ясно вырисовывался холм, покрытый лесом.

— Далеко он? — спросил я Кипарисова.

— Сорок верст отсюда.

— С гаком?

— Нет, без гака…

— А версты у вас меряные? — засмеялся я.

— И, меряные и считанные, сам урядник считал.

— Да, кстати, чем расположил ты к себе его сердце?

— Опытами. Я показал ему опыты с катодными и рентгеновыми лучами — и он растаял от восторга. Теперь считает меня своим другом и готов жизнь отдать за меня… В общем, он недурной человек. Для меня же беспаспортного, живого мертвеца, Кипарисова-Медведева очень полезна эта дружба. Уж, конечно, паспорта он от меня не спросит!

IX

Мой отпуск приходил к концу, и я укладывал вещи.

Месяц прошел быстро и незаметно. Я помогал Кипарисову в его работе и с восторгом видел, что она у него идет превосходно. Конструкция аппаратов непрерывно улучшалась, действие их делалось проще.

Мы часто гуляли вдвоем и мечтали о будущем.

Лежа неоднократно на излюбленной нами лесной поляне из зеленого бархата, прислушиваясь к веселым голосам птиц и жужжанию насекомых, мы спокойно обсуждали, взвешивали, раздумывали. Все выходило гладко и хорошо.

Кипарисов заметно окреп. Он был счастлив жить совершенно свободно.

Вечером, в день, предшествовавший моему отъезду, мы наметили произвести первый опыт с действием «Омега-лучей» на большое расстояние.

Когда в «Пенькове» все улеглись спать, мы приступили к работе. Кипарисов налаживал свой вновь усовершенствованный прибор, я помогал ему.

Он направил аппарат на вершину покрытого лесом холма, что находился от нас в сорока верстах.

— Я начинаю.

В то же мгновение деревья на вершине холма начали таять, а к небу поднималось туманное облачко.

Я вспомнил опыт с голубем, проделанный Кипарисовым во время моей первой встречи с ним в лаборатории.

Он двигал прибор в течение нескольких десятков секунд то вниз, то вверх, то вправо, то влево.

Верхняя часть холма и все деревья, покрывающие его с нашей стороны, исчезли, обратились в небытие.

* * *

Утром, в день моего отъезда, когда мы все вместе пили чай, Кипарисов шутил и смеялся, а тетушка непрестанно прикладывала к глазам платок, вошел урядник.

— Вы знаете о чудовищной грозе, разразившейся в лесу, в сорока верстах от «Пенькова»? — начал он.

— Я сплю очень чутко, но ничего не слышала, — удивилась тетушка.

Мы тоже изобразили изумление на физиономиях.

— Это весьма странный случай, единственный в своем роде, — продолжал урядник. — Молния со страшной силой ударила в вершину холма, что виден из верхней комнаты вашего дома, где теперь лаборатория Николая Ивановича, сожгла дотла все деревья и даже верхнюю часть самого холма… Самое непонятное, — это то, что она была совершенно без грома, да и небо в тот вечер отличалось полным отсутствием туч.

— Иногда действия молнии в высшей степени кажутся странными, многим из них наука не находит полного объяснения, — поспешил дать свое авторитетное заключение Кипарисов. — Однажды молния поразила человека среди открытого поля, но не причинила ему большого вреда: она только сорвала с него обувь и отбросила ее за двадцать шагов, вытащив при этом оттуда все гвозди, без исключения. В другой раз молния раздела молодую крестьянку совсем до нага и оставила ее на лугу, а одежда была найдена висящей на дереве. В третьем случае гроза убила на повал пахаря в тот самый момент, когда он, обедая, подносил ко рту ломоть хлеба. Он так и остался недвижимым. К нему подошли, но едва лишь дотронулись до него, как он рассыпался пеплом; одежда же его осталась нетронутой[3]. Описанный вами случай не отличается чем-либо более загадочным. Это один из капризов молнии.

* * *

Перед прощанием с другом я еще раз зашел в лабораторию.

Голые остатки холма печально рисовались передо мною.

— Что было бы, если бы подобные лучи изобрел не Кипарисов, а кто-нибудь другой? — невольно пронеслась в моем мозгу жуткая мысль.

— Смотри, смотри — закричал мой друг.

Он указал на несколько деревьев, расположенных между окном, на котором был аппарат, и злополучным холмом. Они были на пути лучей и лишились своей верхней части.

X

Из деревни я вернулся в середине июля и сразу же опять с головой ушел в обычную работу.

Однажды, в начале октября, возвращаясь домой обедать, а затем принимать больных, я заметил на столике, около швейцарской, письмо от Кипарисова.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я взял в руки конверт с хорошо знакомыми мне кипарисовскими каракулями, это то, что он был уже кем-то вскрыт и вновь старательно заклеен.