Дважды Татьяна - [28]

Таня поблагодарила, отставила кружку. Несколько минут они с хозяйкой сидели молча. Потом хозяйка не спеша поднялась, сполоснула кружку и убрала на полку, накинула платок.

Таня неподвижно сидела за столом.

Хозяйка явно проявляла признаки нетерпения, но Таня вроде бы и не собиралась уходить. Тогда хозяйка в сердцах сказала:

— Поторапливайся, милая. Мне на работу пора…

Таня подняла на нее глаза. Теперь это был смелый и открытый, чуточку насмешливый взгляд.

— Ну, а как вам тут живется под немцами? — спросила она неожиданно. Жизнь-то налаживается?

Женщину передернуло. Ответила она тоже смелым, вызывающим взглядом, но не было в нем насмешливости — были досада, презрение: вот ты, мол, какова! А прикидываешься полоумной, на жалость берешь. Уж не разведка ли немецкая тебя подослала?

Однако ответ хозяйки прозвучал нарочито равнодушно:

— Нам, простым людям, все едино. Собирайся-ка…

— А как у вас тут партизаны? Действуют?

— Это кто ж такие? Мы про них и не слыхивали.

Хозяйка присела к столу. В упор, пристально, ненавидяще смотрела она теперь на девушку. А Таня вдруг совсем по-девчоночьи выпалила:

— Я про вас все-все знаю. Дочку вашу Машенькой зовут, верно? А вы Екатерина Григорьевна. Привет вам от наших.

— Господи! — охнула хозяйка. — Так вот ты, значит, откуда! Дай разглядеть-то тебя. Ну, говори спасибо, что шуточек твоих мой хозяин не слышал, худо бы тебе пришлось…

— Беженка я, — сморщившись, заговорила Таня. — Из Витебска. Вот и паспорт мой. Видите, в Минске прописана, а до вас в гости пришла.

— Ничего, получается, — одобрительно кивнула Бельская. — Умеешь говорить жалостливо. Но от соседей наших лучше подальше быть: тут все друг дружку знают, как в деревне положено, а любопытных хватает.

Таня вяло согласилась, сразу припомнив рассказы Наташи, как тревожно жилось ей в деревне у Ольги Климантович. Она все сидела за столом, минутами задремывала от усталости, и тогда уже непритворное выражение детского простодушия разливалось по ее круглому обветренному лицу.

— Эх ты, беженка из Витебска… — тихо произнесла Бельская. — Приляг, я постель разберу. Потом что-нибудь придумаем.

Она постелила постель, принесла полный таз воды — помыть ноги. Поставила таз на пол и всплеснула руками — ноги у девушки были в синяках и ссадинах, босые, опухшие, со сбитыми ногтями. Крепкие ладные девичьи ноги, им бы отплясывать сейчас на школьном или студенческом балу, гулять в легких туфельках, осторожно минуя камни да рытвины.

— Господи боже ты мой! — снова ахнула Бельская, хоть и не была она верующей и бога поминала редко. — Да что ж это творится на свете!

Таня не слышала этих слов: глаза у нее слипались, голова сама клонилась к подушке. Бельская осторожно помыла ей ноги, как мыла бы родной дочке, жалостливо приговаривая над каждой ссадинкой, стараясь не сделать больно лишний раз.

Потом тщательно прикрыла черной бумагой окна. Она запомнила вымышленный рассказ «беженки из Витебска» — это могло понадобиться, чтобы отговориться от соседей. Но лучше бы не привлекать ничьего внимания: ведь в Шимкове, как и по всей Белоруссии, чуть ли не на каждом углу висели объявления: «За поимку партизан — награда», «Кто выдаст партизан — получит денежное вознаграждение. За укрывательство — расстрел».

Уходя, Бельская повесила на двери тяжелый замок — как обычно. Думала, что смертельно уставшая девушка вряд ли проснется до ее прихода. Но когда вернулась с поля, повернула ключ в замке и распахнула дверь — Таня сидела в уголке кровати, сжавшись в комок.

— Выспалась, дочка? Отдохнула?

Таня судорожно перевела дыхание: видно, немало передумала, пережила за эти часы, сидя взаперти в чужом доме. Полоса света лежала на полу значит, Таня подходила к окну, возможно, пыталась даже открыть его, но рамы были накрепко запечатаны, их так и не выставляли летом, да и вылезать через окно на улицу было бы небезопасно.

— Я пойду, Екатерина Григорьевна, — сказала Таня. — Так что же мне передать нашим?

— Никуда ты не пойдешь на ночь глядя. Ночуй сегодня у нас, придут муж с дочкой, поужинаем. И знай: во всем, в чем нужно, поможем. Приходи в любое время, только поосторожнее, поняла?

— Простите меня, Екатерина Григорьевна. — Таня указала глазами на окно. — Я тут всякое передумала, пока вас не было. Но ведь вы — наша, правда? Вы еще на границе жили, я слышала…

— Да… — негромко отозвалась Бельская, а в памяти ее возникли лица офицеров пограничной заставы, молодые лица солдат, что годами берегли, хранили покой этих рубежей. А ныне рубеж этот проходит через людские сердца, не стерт он, не растоптан вражескими сапогами.

— Думаю, вы нам очень-очень поможете. Не сумели бы вы найти человека, который мог бы информировать нас о перебросках войск противника по железной дороге?

— Нужно подумать, — сказала Бельская. — Люди-то найдутся, да вот много ли они знают? Ты мне дай время…

На другое утро, чуть свет, Таня отправилась в путь. Она хотела незамедлительно передать Андрею содержание разговора с Бельской. Проспав всю ночь, она чувствовала себя не отдохнувшей, а еще более разбитой. Несколько раз прислонялась к дереву, отдыхая, но стискивала зубы и снова шагала и шагала по неровной, ухабистой дороге.