Дважды Татьяна - [21]

— Чего надо? — спросил хозяин, стоя в дверях. Вроде бы и грубо, но вроде бы и по-свойски, по-простому.

Наташа заговорила торопливо, жалобно:

— Я — сирота одинокая. Буду на работу устраиваться. Пустите на квартиру, платить стану исправно. Мне про вас знакомые сказали, вы их, наверно, помните… Говорили, человек вы добрый.

Хозяин смутился, откашлялся.

— Ладно, живи. Только, сама понимаешь, человек я немолодой, инвалид, а жить надо. Деньги вперед: сто марок за первый месяц.

Наташа ахнула, всплеснула руками, начала спорить, торговаться.

Она сама с отвращением прислушивалась к своему жалобному голоску, но все ее мольбы принесли мало пользы: хозяин уступил лишь пять марок.

— А вещички твои где ж? — походя поинтересовался хозяин, когда Наташа отсчитала ему девяносто пять марок.

— Принесу, у подруги оставила, — сказала Наташа. — Да и не осталось у меня почти ничего, порастеряла все.

Спустя несколько минут Наташа выбежала в переулок, наскоро простилась с Таней. Договорились, что Таня пришлет за ней надежного человека, если будет нужно.

Уходя, Наташа оглянулась. Оглянулась и Таня, кивнула ободряюще. «Спасибо, друг. Наша встреча прибавила мне силы», — могла бы сказать каждая из них в эту минуту.

Но когда через неделю, по просьбе Тани, заглянула проведать Наташу неприметная пожилая женщина, хозяин резко ответил, что квартирантка его выехала неизвестно куда.

Нелегкими были для Тани эти дни. Она готова была сама побежать к хозяину дома, убить его, растерзать на части. То ей представлялось, что он сдал Наташу полиции, то усилием воли она заставляла себя искать выход, пыталась повстречать Наташу где-нибудь на улице. К ней Наташа не придет, не решится, но Тамарин адрес она знает. Если она жива и невредима, то, конечно, появится здесь неподалеку.

Действительно, спустя несколько дней, медленно шагая по улице, Таня услышала за спиной торопливые шаги. Ее догоняла Наташа. Девушки пошли рядом.

— Я теперь в другом месте живу, — заговорила Наташа, — у сестры бывшего моего хозяина. У него опасно было, понимаешь? Очень опасно.

Таня остановилась от удивления: она не понимала. Наташа рассказывала взахлеб:

— Ну вот, пришла к моему домовладельцу сестра, пожилая. Славная такая женщина. Она из-за него всю жизнь страдала, она постарше — все надеялась, он человеком станет. Она мне сразу посоветовала уходить от него. У него квартиранты не задерживаются: готов человека за копейку продать. Деньги вперед возьмет, а после ему все кажется, будто в огороде что-то сорвали, полы топчут, крыльцо продавили. Он и в полицию может донести. Просто так, понимаешь теперь? Мол, квартирант подозрительный, плохо о немецких властях отзывается. Деньги и вещи чужие прикарманит, а сам еще убытки подсчитывает, и представляется ему, что едва спасся от злодеев-жильцов… Сестра его мне предложила к ней переехать. Она одинокая, скучно одной да и страшновато. Ну я и переехала.

— А с пропиской как же? — спросила Таня.

— Хозяйка говорит, пока обойдется, а там она меня пропишет. Знаешь, туда к нам на квартиру немец один ходит, унтер. Он военной столовой заведует, продукты всякие таскает…

— Немец, говоришь, ходит? — опасливо переспросила Таня.

— Хозяйка сказала, он не опасный. Сам побаивается, как бы на него не донесли. Им ведь запрещают у наших ночевать, а он вообще чуть ли не переехал. Мне, Танечка, аусвайс необходим. Без него могут вызвать, в Германию угнать.

— Хорошо, Ната, погоди немного, устроим тебе аусвайс. Тогда наконец сможешь ходить увереннее. А дел-то у нас впереди хоть отбавляй!

Подруги простились, условившись о новой встрече. Таня не скрывала своей тревоги: пока что Наташе не слишком повезло с жильем и мало ли что могло случиться за эти дни.

А случилось то, что и новая квартира оказалась небезопасной. Как-то вечером дворник, вышедший во двор покурить, проболтался Наташе:

— Мне, барышня, велено за вами приглядывать и все про вас докладывать. Брат ихний, хозяйки вашей, силу большую имеет, вся полиция ему знакомая. Она от него не впервой жильцов уводит, вот он ее и недолюбливает, вроде бы всякий раз недобрал чего. Домовладельцем заделался! А мне — тьфу! От меня слова не дождутся, молчу. Однако лучше бы вам, барышня, ихнюю аусвайсу заиметь. Ведь нету? А вы постарайтесь. И вам покойнее, и мне тоже…

— Дворник прав, — согласилась хозяйка, когда Наташа ей все рассказала. — Нужно достать аусвайс, иначе не миновать неприятностей.

Наташа не стала передавать слова дворника о хозяйкином брате, но видела по ее лицу, что та сама прекрасно все понимает. Изможденная, в надвинутом на лоб темном платке, с просящим тревожным взглядом, она несла через всю жизнь ту тяжкую усталость, какая ложится на плечи вместе с чувством стыда, непрерывной тревоги за самых близких людей. Рос рядом брат, и всю жизнь ни на один день не оставляли ее эти горькие чувства: не дал он ей ни отдыха, ни радости. А она считала себя в ответе за него, за его поступки, один одного грязнее, и гнулась от стыда, от невозможности что-либо изменить…

Наташа с беспокойством думала и об аусвайсе, и о том, что хорошо бы устроиться на работу. Случай устроиться представился неожиданно.