Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай! - [249]
Как почти всегда в подобных обстоятельствах, ребус был решен чуть ли не случайно. Ключ к разгадке нащупали не крупные эксперты в области радиоперехвата, а начинающий техник по имени Вальтер Хаберле, выпускник мореходного училища в Бремене. Он специализировался в корабельной радиотехнике и здесь, в Шанхае, отвечал за профилактику приемной аппаратуры перехвата.
В поздние ночные часы фургон начал описывать суживающиеся концентрические круги вокруг интересовавшего группу места. Именно тогда молодой человек обратил внимание на расположенное в маленьком, зажатом между высокими зданиями китайском доме фотоателье «Агфа». На него произвела впечатление странная закономерность: каждый раз за минуту до выхода шифрограммы в эфир на крыше ателье гасли три неоновых иероглифа. Почти сразу после конца передачи неоновые символы снова начинали мигать в своем обычном круглосуточном ритме. И так — до следующей передачи. Опасаясь, что его поднимут на смех, Вальтер Хаберле не решился сразу доложить о своем открытии. Тем более, что в списке подлежавших расследованию предприятий — а их в квартале были сотни — в графе фотоателье «Агфа» тайная военная полиция Кэмпэйтай пометила: «А. Клайнбауэр. Немец. Благонадежен. Вне подозрений».
Вальтер Хаберле продолжил свои наблюдения, и только лишь наловчившись с точностью до секунды предсказывать выход передатчика в эфир, а также момент, когда три иероглифа снова вспыхнут, он все же о своем открытии по начальству доложил. Проанализировав ситуацию с технической точки зрения, он также пришел к убеждению, что поддерживавшая неоновую рекламу металлическая конструкция с натянутой между ее ребрами стальной сеткой представляла собой радиоантенну. Остроумно спроектированная антенна могла, однако, выполнять свои функции только когда неоновые иероглифы были выключены — иначе они создавали серьезные электромагнитные помехи.
У бременского мореходного училища были все основания гордиться своим выпускником!
В четверть третьего ночи иероглифы на крыше погасли и из динамиков пеленгатора посыпалась сухая дробь азбуки Морзе. В ту же секунду агенты Кэмпэйтай со всех сторон атаковали фотоателье «Агфа». Из темной боковой улочки за операцией надзирал капитан Масааки Санеёси. Как и в ночь переселения евреев в Южный Хонкю, на заднем сиденье его черного форда с погашенными фарами сидел гауптштурмфюрер Вилли Штокман и непрерывно, прикуривая одну сигарету от другой, дымил.
— Там их сейчас по меньшей мере трое, — сказал Санеёсисан, обернувшись к немцу. — Моим людям приказано открывать огонь только в крайнем случае. Мне они нужны живыми. В точности как те, которых мы переловили в Токио.
Правильно. Живые куда словоохотливее мертвых.
Высадив входную дверь, агенты ворвались в фотоателье, и двое в штатском без промедления бросились вверх по узкой лестнице. Однако «вальтер» Клайнбауэра уже на нижних ступенях остановил их и заставил прижаться к стенам. Чен Сюцинь принялся уничтожать все улики, и времени на это у него было действительно в обрез. Не прерывая стрельбы, Клайнбауэр крикнул:
— Сжигай! Всё в огонь! Ну же!
Чен Сюцинь заколебался, быстро глянул на Владека, который выламывал решетку из сводчатого окна, потом на гиганта, своим телом перекрывшего проем двери, которая вела с лестницы в лабораторию.
— Потом! Беги! — крикнул он.
Клайнбауэр свободной рукой провел по своим плечам, груди — огромная ладонь покраснела от крови. Он яростно проревел, перекрывая грохот выстрелов:
— Я кому говорю, черт косоглазый?! Всё в огонь, и уносите ноги! Быстро!
Когда люди капитана Санеёси в конце концов сумели подняться по лестнице, огонь полыхал по всему верхнему этажу здания и лизал зеленую черепицу на типично китайской — с вздернутыми углами — крыше. В черном ядовитом дыму от горящего целлулоида они наткнулись на распростертое на полу тело: ретушер семейных фотографий и страстный почитатель русской водки, немец вне всяческих подозрений Альфред Готтфрид Клайнбауэр пустил себе пулю в висок.
Больше никого полиция в ателье не обнаружила. Кровавый след вел к разбитому сводчатому окну с видом на темные китайские дворы. Когда примчавшимся пожарным удалось справиться с огнем, в лабораторной ванночке с почти полностью испарившимся проявителем нашли единственную уцелевшую фотопленку — настолько миниатюрную, что, намотанная на катушку, она вряд ли была бы больше соевого зернышка.
Дверь в канцелярию посольства резко распахнулась, и вслед за Вилли Штокманом в помещение влетели двое немцев в штатском с револьверами наизготовку… как будто их там ждала вооруженная до зубов толпа. А там всего-то и была, что перепуганная секретарша фон Дамбаха.
Хильда поднялась из-за стола, попыталась напустить на себя спокойствие, но дрогнувший голос выдал ее истинные эмоции:
— Чем могу быть вам полезна, господа?
— Скоро узнаешь, чем! — рыкнул в ответ Штокман. — Пока что мне барон нужен.
— Я доложу…
— Не о чем докладывать. Мы уже по телефону говорили.
И он бесцеремонно прошел в кабинет фон Дамбаха. Прежде, чем закрыть за собой дверь, бросил через плечо своим сопровождающим:
— Эту никуда не выпускать!
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».