Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай! - [232]

Теодору Вайсбергу давно пора было вернуться, но он где-то задерживался. Впрочем, хотя на этот раз он не поделился с женой своими планами, Элизабет знала, точнее, догадывалась, где он пропадал. В то первое утро, когда все евреи Хонкю скребли в затылках, читая и перечитывая расклеенный на стенах и телеграфных столбах приказ о переселении, ничто не встревожило Теодора сильнее, чем помертвевший взгляд жены.

Словно считая себя персонально ответственным за свалившуюся на них беду, он робко сказал:

— В среду вечером истекает крайний срок, Элизабет. До тех пор мы должны этот дом покинуть…

— Да, — вяло, как будто не испытывая никаких чувств, ответила она, — должны, значит, должны…

— Хочешь, я помогу тебе собрать вещи?

— Не надо. Я справлюсь.

Он с тревогой взглянул на жену:

— С тобой все в порядке, Элизабет?

Вместо ответа она молча опустила взгляд на носки собственных туфель.

Когда случается такое, человек или закатывает громкую истерику, или погружается в полную, непробиваемую апатию. Именно отсутствие у жены видимой реакции на ужасную новость более всего встревожило Теодора.

Тогда-то ему и пришла в голову идея, за которую он ухватился, как утопающий за соломинку. Он пойдет к Басатам и попросит о помощи, но первым делом извинится за несдержанность, за свое, прямо скажем, скандальное поведение. У Басатов много друзей среди нацистов, ну что им стоит помочь? Вероятно, придется выложить им начистоту, что Элизабет не еврейка, а чистокровная немка. Это должно сработать: для нацистов раса — прежде всего. Да и домик их, отыскать который и кое-как обставить стоило таких трудов, находился не на территории Концессии, не где-нибудь на шикарной Нанкинской улице, а в том же Хонкю — в трех шагах от новой Зоны!

По дороге к резиденции Басатов на проспекте Кардинала Мерсье Теодор вполне сознательно готовил себя к унизительной ситуации — какой еще могла быть встреча с людьми, давшими им с женой работу в момент, когда они в ней особенно нуждались? Да, тот нацистский генерал — самый настоящий болван, индюк кичливый… ну, и что с того? Какое ему, Теодору, дело до отношений Басатов с генералом и другими нацистами? Его поведение в тот день было непростительно! Конечно, и алкоголь сыграл свою роль, но это не оправдание. Получился пренеприятнейший конфуз, однако Элизабет, надо отдать ей должное, без лишних слов подчинилась решению мужа больше на Басатов не работать — а ведь для нее это было серьезным ударом. Впрочем, она хорошо знала Теодора: он умудрялся соединять в себе деликатность и чувствительность с редкостным упрямством. Признавать свои ошибки он не умел и учиться этому явно не собирался.

За Теодором числился еще один грех, еще одна причина для самокопания. В одно прекрасное утро по прошествии нескольких недель после того, как они односторонне прервали свои взаимоотношения с Басатами, перед их маленьким домиком в Хонкю остановилась рикша. Это оказалось настоящим событием в жизни улочки, чьи обитатели не ездили друг к другу в гости на рикшах: никто здесь не мог себе позволить такую роскошь. Из окон и подворотен соседи с любопытством наблюдали, как накренилась коляска, когда с нее сошла толстая служанка Белая Лилия. Солнце уже карабкалось к зениту, но Элизабет все еще была в ночной рубашке и халате — возвращаясь с работы далеко за полночь, она спала допоздна. Теодор вставал ни свет, ни заря и перед уходом на работу готовил ей и себе завтрак, передвигаясь по дому на цыпочках.

При виде стоявшей в дверях Элизабет, Белая Лилия просияла. Женщины обнялись и расцеловались, после чего китаянка поведала на своем чудовищном английском, что «хозяйка говорит тебя и сказать он вернется на работу, все равно ничего не было, йес-йес».

В тот день Теодор с шести утра работал на подхвате в небольшом отеле «Империал», расположенном недалеко от официального представительства Германии: разносил чемоданы и пакеты, бегал выполнять мелкие поручения. Вопреки громкому имени, никаким имперским величием гостиничка не отличалась. Место мальчика на побегушках там долгое время занимал меланхоличный холостяк, библиотекарь Мюнхенского университета магистр Карл Розенбуш. Его, однако, поразил тяжкий авитаминоз, так что он попросил Теодора временно взять на себя его функции — чтобы работа не досталась «чужим». Глядя на его расшатанные зубы и сочащиеся кровью десны, Теодор, как и сам магистр, понимал, что в данном случае «временно» может означать срок весьма ощутимый. Но, блюдя декорум, стороны вели себя с напускной наивностью оптимистов. Хозяином «Империала» был голландец, который охотно принял Теодора в качестве замены заболевшего слуги: большинство его клиентов составляли немецкие коммерсанты — или следовавшие через Шанхай в Японию, или осуществлявшие сделки в самом Шанхае. У них вечно возникали проблемы с китайским персоналом, поскольку других языков, кроме родного, те не знали.

Что касается Элизабет, то ей в очередной раз помог Шломо Финкельштейн. Он принес мятый номер местного, выходившего на немецком языке листка Shanghaier Nachrichtenblatt[42], в котором некая таверна «Синяя гора» поместила объявление. Четыре строки в жирной рамке оповещали: в связи со спецификой нашей клиентуры наймем певицу из Европы, непременно не только с английским, но и с немецким репертуаром. Вот так и вышло, что после разрыва с Басатами именно немецкое происхождение помогло Теодору и Элизабет почти сразу найти новую работу — невероятное, почти фантастическое везение в городе, где безработица была настоящим бичом Божьим.