Двадцатый век Анны Капицы - [34]

Перечислила свои приметы:

а) Рост (в см)

б) Цвет волос

в) Цвет глаз

г) Нос

д) Особые приметы.

Можешь писать и так:

Рост — дылдоватый

Волоса — карие

Глаза — когти

Нос — луковицей

Особые приметы: на лбу рожки еще не пробились, но места для них обозначились…»

«22 октября 1927 г., Париж

Милая Аня!

Получил твое письмо. Спасибо за поздравления и пожелания.

В конце будущей недели, вероятно, выеду в Москву, куда меня вызывает Нефтесиндикат для доклада о ходе постройки и о заказе еще двух таких же теплоходов. Побуду там и в Ленинграде, вероятно, недели три, так что вернусь сюда около 1-го декабря.

Я боюсь, что у Елизаветы Дмитриевны не хватит денег, тогда ты ей пошли после ее возвращения в Париж фунтов десять, я затем, когда вернусь, тебе переведу.

На днях я должен принимать так называемый Онегинский Музей[48], думаю его заодно пополнить некоторыми замечательными редкостями: так, на Quai я видел тот самый пистолет, из которого убит Пушкин (цена 5 фр.), и кружевные панталончики Наталии Николаевны. Подлинность их несомненна, так как у них оборвана пуговица. Пушкинский дом Ак. наук, вероятно, созовет Reinach’а, Dussaud и пр., чтобы решить следующие огромной важности вопросы:

Оборвана ли эта пуговица самою Наталией Николаевной, несколько торопившейся, когда ей было „кюхельбекерно и тошно“, или эта пуговица оборвана торопившимся Дантесом.

Где находится теперь эта пуговица? Я имею сведения, что она в Мельбурне и, если профессор Гофман просил Ак. наук об ассигновании в его распоряжение 300 фунтов, чтобы съездить в Константинополь, где, по слухам, продавался веер Нат. Ник., то я хочу просить 500 фунтов, чтобы съездить в Мельбурн и разыскать знаменитую пуговицу…»

«31 декабря 1927 г., Москва

Милая Аня!

Поздравляю тебя и Петра Леонидовича с Новым Годом и желаю Вам всего хорошего и счастливого.

Как видишь, мое пребывание здесь затянулось гораздо дольше, чем я рассчитывал (Крылова больше не выпускали за границу — Е. К.), потому я просил Нефтесиндикат в Париже перевести тебе мое жалование за ноябрь — это для мамы, которой ты и передавай, сколько ей будет нужно по мере надобности или как будет удобнее.

Кроме того, я просил Анну Богдановну (Ферингер — Е. К.) переслать тебе мою книжку, ты также передай ее маме, когда она приедет.

Т.к. Анна Богдановна всегда очень нервничает, то ты ей ничего лишнего и меня касающегося не пиши (вероятно, Крылов имеет в виду свой разрыв с А. Б. Ферингер и объединение в Ленинграде с другой женщиной — Надеждой Константиновной Вовк-Росохо, или, как ее звали в семье, Вовочкой — Е. К.)…»

«25 марта 1928 г., Ленинград

Милая Аня!

Давно собирался тебе написать и пожелать всяческих благ моему внуку, которого даже не знаю, как вы обоктябрили или окрестили, я предлагаю назвать его или Асклипмодотат или Крокодилом, будет всю жизнь родителей поминать.

Передай прилагаемую записку П. Леон. Дело вот в чем — Cambridge Inst[rumental] C[ompany][49] изготовляет приборы (сейсмографы) системы Б. Б. Голицына. Может быть, узнав о болезни и тяжелом положении его вдовы, они признают возможным послать ей хотя бы малое вознаграждение за пользование изобретением Бор. Бор. Голицына. Для них какие-нибудь 5 ф. ст. время от времени ничего не значат, а здесь это будет уже большая помощь. Попроси П. Леонид. при оказии переговорить, вероятно, он в Cambridge Inst. С публику знает…»

«8 апреля 1928 г., Ленинград

Милая Аня, сегодня получил посылку кофе, — спасибо, но ты сделала ошибку. Я тебе писал, что надо посылать не более двух килограмм, т. е. четырех английских фунтов, ты же насыпала в жестянку 2 кг 600 г, поэтому за 2 кг взяли пошлину по 5 руб. за кг, а за 600 г избыточных — по 2 р. 50 к. за 100 г, т. е. 15 руб. Имей это в виду, и если что попрошу прислать и укажу норму, то надо ее соблюдать точно. <…>

Милая Аня, написал тебе открытку № 1, показал Вовочке, и она меня разнесла: за твое здоровье в день твоего рождения пили вкусный кофе, за который тебе сказал одно слово спасибо и написал десять строк назидания. И вышел, как Вовочка говорит, неблагодарное животное. Всего хорошего всем вам, жду фотографий, чтоб видеть тебя толстухой».

Анна Алексеевна всегда отмечала, что ее отец прежде всего стремился в любых условиях делать свое дело. Из его писем видно, как много он делал для России, несмотря на то что его не выпустили за границу.

«22 июня 1928 г., Ленинград

Милые и дорогие Лиза и Аня!

Виноват перед Вами, что так долго не писал.

Совсем окунулся в академическую жизнь, но, кроме того, имею и другие занятия практического рода, состоя консультантом Нефтесиндиката и Научно-Технического Управления Морским Ведомством.

По Нефтесиндикату участвую здесь в Центр[альном] Суд[остроительном] Бюро по проектированию нефтеналивных судов и присматриваю на заводе „Русский дизель“ за изготовлением цилиндров для „Азнефти“ и „Грознефти“ взамен лопнувших. По Науч. — Техн. Упр. главным образом занимаюсь по артиллерии, написал целую книгу (около 15 печ. листов) о вращательном движении снаряда, теперь начинают печатание. Кроме того, разрабатываю программу интересных опытов на осень в Севастополе.

Без малого каждую неделю езжу в Москву по судостроительным делам. Обыкновенно на один, много на два дня. Поезда очень удобные, вечером в 11 ч. 30 мин. ложусь спать в международном вагоне, утром в 9 ч. 30 мин. в Москве, а на другой день утром опять дома.