Двадцать великих открытий в детской психологии - [25]

Выготский обнаружил, что один из первых способов, каким Речь помогает детям использовать орудия, — это случай, когда после неудачи в самостоятельном решении проблемы они обра, щаются за внешней помощью. Чтобы получить помощь от дру. того человека, детям часто приходится описывать проблему вербально. Данный процесс Выготский назвал межличностной функцией речи, и это означает, что для решения проблемы необходима речь между двумя людьми. Но по мере того как дети приобретают большой опыт ведения разговоров с другими, они, в конце концов, становятся способными разговаривать с собой. Тогда они могут использовать собственную речь как подспорье в решении проблемы. Выготский назвал это внутриличностной функцией речи; говорят, что в этот момент речь интернализиру-ется. Благодаря этому так называемому внутреннему голосу, дети переходят к совершенно новому уровню психологического осознания; они обретают способность к высшим психическим функциям, которые доступны только людям. Кратко подытожим это с помощью собственных слов Выготского: «Знаки и символы служат детям, прежде всего, как средства социального контакта с другими людьми. Когнитивные и коммуникативные функции языка, таким образом, становятся у детей базисом новой и высшей формы деятельности, отграничивая их от животных».

Речь и знаки

Внутриличностная функция речи оказывает очень сильное влияние на ряд психологических способностей. Выготский приводит примеры того, как внутренний голос обогащает детское восприятие окружающей среды, их воспоминания о прошлом опыте и их способность проявлять внимание. Но если отметить самую суть, то причина того, почему интернализованная речь преображает интеллектуальное функционирование детей, не столько в специфике используемой речи, сколько в обозначающей функции, которой служат индивидуальные слова и предложения. Согласно Выготскому, слова — это разновидность знаков. А знаки важны тем, что они что-то обозначают. Обратили внимание, что слово обозначать происходит от слова знак? Важно не столько то, какие знаки мы используем для передачи идеи, сколько сама идея. Все различия в мире обусловлены способностью использовать знаки для обозначения идей.

На днях я ехал на нашем автофургоне со своей младшей дочерью Сарой, аккуратно пристегнутой к заднему сиденью. Мы остановились на красный свет рядом с местным полицейским участком, и через несколько секунд Сара сказала: «Смотри, папа, у нее пушистый управляющий центр». Разумеется, я не понял, что Сара хотела сказать, как и то, кто такая эта «она», и начал лед0Вать взглядом все четыре стороны перекрестка, с тем что*? понять, могу ли я хоть краешком глаза увидеть, насколько viuhct этот управляющий центр. Очевидно, Сара пыталась по-елиться со мной какой-то идеей, хотя я и не мог догадаться, чем она заключалась. В конце концов, я проследил за взглядом Сары и заметил, что она смотрит на водительницу соседнего автомобиля. Быстро «отсканировав» салон автомобиля, я понял, что Сара использует знаки «пушистый управляющий центр» для обозначения ворсистого чехла рулевого колеса, который был у родительницы этого автомобиля. Конечно, когда один человек использует знак, понятный другому человеку, это помогает, но дети фактически могут использовать первые попавшиеся знаки.

Выготский полагал, что когда дети овладевают способностью использовать слова для обозначения чего-то, важно не то, что они используют слова, а то, что они пользуются произвольными символами, относящимися к другим объектам. Если подумать, то когда мы произносим слово, мы в действительности всего лишь создаем определенный паттерн звуков. Это паттерн звуков обозначает основополагающую идею. Безразлично, каков специфический паттерн звуков. К примеру, возьмите слово «автомобиль» (саг). Звуки, которые мои произносим, когда говорим «автомобиль», не связаны со смыслом этого слова. В разных языках используются разные паттерны звуков для обозначения понятия «автомобиль». По-испански мы скажем «ауто» (auto), по-немецки — «ваген» (Wagen), по-японски «курума» (kuruma), а на суахили это слово будет звучать как «гари» (gari). Тот факт, что дети говорят, важен потому, что они достигли этапа, на котором могут использовать произвольный паттерн звуков, относящийся к чему-то. Если нечто столь простое, как паттерн звуков, может передавать идею, тогда идею можно передать и с помощью других объектов. В данный момент, когда вы читаете эти слова, вы видите перед собой паттерны черной печатной краски на белом фоне. Очевидно, что эти паттерны черной краски, подобно звуковым паттернам, о которых мы только что поведали, что-то обозначают. В черных линиях, закорючках и точках нет особого смысла; он целиком в том, что их можно использовать для обозначения чего-то. Короче говоря, когда дети начинают прибегать к знакам, относящимся к объектам, они вступают в мир высших психических процессов.

В эксперименте, который я собираюсь описать, Выготский решил исследовать, насколько хорошо произвольные знаки позволяют детям функционировать в мире, особенно когда эти знаки можно использовать для расширения базовой памяти. Здесь <ключ», вам нельзя говорить слово «замок» или «выключатель зясигания». Вариант этой игры, использованный в лаборатории Выготского, был изменен лишь ненамного. Экспериментаторы задавали детям серию вопросов, ответами на некоторые из которых были слова, обозначающие цвета. Вот пример вопроса: «Какого цвета пол?» Ожидалось, что дети дадут ответ, хотя в некоторых случаях им говорили, что определенные «цветные» слова использовать нельзя. Так, если пол был зеленого цвета, и ребенок использовал для ответа на вопрос экспериментатора табуи-рованное слово «зеленый», этот ответ ребенка признавался ошибочным. Выготскому и Леонтьеву хотелось узнать, поможет ли выдача детям цветных карточек уменьшить количество устных ошибок, которые они в итоге совершат. В сущности, вопрос стоял таким образом: воспользуются ли дети цветными карточками в качестве внешних знаков, помогающих им правильно ответить на вопрос?