Двадцать третий пируэт - [7]

Шрифт
Интервал

— Одиннадцать-тридцать восемь-сорок шесть? Париж на проводе.

У Веры забилось сердце. Игорь!

— Веруша! Рыбонька моя! — раздался в трубке Нинкин голос — Мы только сегодня узнали о твоем горе. — И сквозь слезы стала скороговоркой рассказывать о гастролях. — Позвони моему. Скажи, чтобы был умницей. Что просил — купила. Пусть обязательно встречает. Целую тебя, моя птичка. — Телефонистка уже дважды предупреждала, что разговор подходит к концу. — Поговорить не дадут с человеком. Вообще… — И их разъединили.


Спала она плохо. Заснула только под утро. В дверь постучали. На пороге стоял большой толстый человек при бороде и усах.

— Боже мой! Дядя Тенгиз!

Тенгиз Рухадзе — первый партнер Вериной мамы, быстро покончив с балетом, стал известным театральным художником. Жил он в Тбилиси.

— Прости, Верико, за столь ранний визит. Я прямо с самолета. Понимаешь, никто не встретил. Куда? Что? «Срочно приезжайте! Горим!» Приехал. — Разговаривал он с сильным грузинским акцентом. — Слушай! Какая ты красавица. Бабушка еще спит?

— Бусенька недавно умерла.

— Какое несчастье. Где ты ее похоронила?

Они прошли в комнату.

— Урну подхороню к маме, — тихо сказала Вера.

— Умница… — и он положил свою тяжелую руку ей на плечо. — Они были замечательные женщины. Пусть земля им будет пухом. Как мы танцевали лезгинку с твоей мамой! Там па, там па-па. Там па, там па-па. — И он прошелся в танце по комнате.

Вера смеялась. С дядей Тенгизом ей всегда было легко и уютно. Глядя на его мощную фигуру, трудно было себе представить, что когда-то он был худеньким стройным юношей. Танцором.

— Слушай, у тебя сегодня какие-нибудь дела есть? — И не выслушав ответа, продолжал: — У меня никаких. Пусть ищут. Будем кутить. Накрывай на стол.

— Сейчас сварю кофе, — встрепенулась Вера.

— Какой, слушай, кофе? Вино будем пить. Обедать пойдем в ресторан. Устроим грандиозное свистоплясание. Я сниму пиджак?

И он повесил его на спинку стула. Пиджак образовал вокруг стула небольшой шатер. Сбегав в переднюю, Тенгиз Рухадзе принес плетеную корзину.

— Сам не знаю, что Этерка туда положила. Вино — точно.

Этери, дочь дяди Тенгиза, положила в корзину две бутылки хванчкары, сулгуни, чурчхелы, свежие помидоры, кинзу, цицманду, тархун, баночку дванджоли, ткемали и жареного поросенка.

Когда Вера выложила все эти грузинские яства на стол, дядя Тенгиз сказал:

— Не хватает только Пиросмани. Таджеки, кацо.

Вера села. Он разлил вино, встал и поднял бокал, вздернув высоко локоть. Вера инстинктивно привстала.

— Пока сиди. В этом доме прошли лучшие мои годы. Я никогда не забуду ласки, тепла и гостеприимства, которыми одарили меня две замечательные женщины. Твоя мама. И твоя бабушка. Слушай. Кто я им был? Невоспитанный, совершенно некультурный кинто. Бабушка! Французский язык. Фортепиано. Мама — красавица. Интеллигентная девушка. Балерина. Денег в доме никогда не было. И я. Здрасти, я ваша тетя. Слушай. Как родного. Как сына. Одели. Привели в божеский вид. Уговорили поступить в Академию. Поверили в мое художество. Никто не верил. Как я любил твою маму! Как хотел, чтобы она стала моей женой. Ты на нее похожа. Теперь можешь встать. Не чокаясь. Ицоцхле.

От выпитого вина Вера раскраснелась. Ей стало хорошо и спокойно. Они разговаривали, смотрели старые фотографии, на которых мама, Буся и дядя Тенгиз были молодые и счастливые. Вспоминали забавные эпизоды из их жизни. Вера не заметила, как наступил вечер. Выходить из дома не хотелось, и в ресторан они не пошли. «А что, если рассказать дяде Тенгизу про Никишку? Что он скажет? На правильном ли я пути? Рухадзе знает театр, художник он первоклассный». Вера видела его спектакли. Убедительные, лаконичные. Очень современные.

И она рассказала.

Погасила свет. Зажгла все свечи. Поставила пластинку Прокофьева — сюиту «Иван Грозный». И… начала. Рассказывая, она танцевала: за Никишку, за его любимую, за птицу, за Ивана Грозного, за опричников, которых царь, как охотничьих псов, держал на поводке. Перевернула пластинку на другую сторону, и еще, еще, еще: за бояр, скоморохов, за иноземцев, за монахов.

Музыка кончилась. Вера в изнеможении опустилась на пол. Рухадзе молчал. Шипела и стекала на крышку рояля догоревшая свеча. Дядя Тенгиз встал с тахты и помог Вере подняться.

— Ты талантлива, как черт. Ты придумала замечательную историю. Музыка!!! Изумительная!

— Подходит? — обрадовалась Вера. — А можно?

— Конечно. Стопроцентно. Кто тебе напишет лучше? Прокофьев. Только Прокофьев. Если тебе мало, найди еще. Наверняка у него есть. Когда и где собираешься ставить?

Вера смутилась.

— Я не собираюсь, дядя Тенгиз, — улыбнулась она.

— Как не собираешься? Я ничего не понимаю. — И он что-то сказал по-грузински.

— Сейчас я вам все объясню.

Рухадзе ходил по комнате. Под ним скрипел паркет.

— Иди спать. Гижи — что в переводе на русский язык означает «сумасшедшая».

Когда Вера проснулась, дяди Тенгиза уже не было дома. Она вошла в кухню и, как вкопанная, остановилась. Все стены кухни и скосы потолка были в рисунках. Нарисованные толстым черным фломастером на белом фоне, они кричали. Рисунки были выполнены в манере иконописных фресок. Фигуры людей слегка вытянуты, миндалевидные глаза широко раскрыты. Все, о чем услышал Тенгиз Рухадзе вчера от Веры, он запечатлел на стенах ее кухни.


Рекомендуем почитать
«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.