Двадцать световых лет до Страны снегов - [21]

Время в пути: 99 лет Компьютерные дневники Далай-ламы поневоле, возраст 24 года

Я провела уже почти пять лет в своей якобы священной должности. До нашего прибытия на Гуге осталось всего семь земных лет. Размышляя об этом, я вызвала к себе советника Трунгпа.

— Какие будут распоряжения, ваше святейшество?

— Мы проведем ритуал создания мандалы из песка, посвященной окончанию пути. Мандала будет символом нашего сплоченного Сообщества и нашей великой Надежды, — я выделила большие буквы интонацией, — которые побудили нас совершить это путешествие. Нужно объявить, что любой человек на борту «Калачакры» может представить свой эскиз на конкурс.

Советник Ти хмурится.

— Представить эскиз?

— Ваш новый слуховой аппарат прекрасно работает.

— На конкурс?

— Любой человек на «Калачакре» может представить свой эскиз.

— Но…

— Монахи «Юцанга», которые будут воплощать мандалу, выступят судьями в анонимном конкурсе и определят финалистов. Я выберу художника-победителя.

Советник Ти отводит глаза.

— Идея конкурса противоречит одной из заявленных вами идей, идее сплоченного Сообщества.

— Вы против моего замысла в целом?

Он не дает прямого ответа:

— Назначьте уважаемого художника из числа Желтых шапок, пусть сделает эскиз мандалы. Вы избежите бюрократического процесса судейства и снизите недовольство публики.

— Послушайте, Недди, конкурс развлечет людей. После столетия взаперти в этой запущенной в вакуум консервной банке мы все заслужили немного развлечься.

Недди хотел бы спорить. Но что он может сказать мне, Далай-ламе, такого, что не прозвучало бы как гимн эгоизму? (Да простит меня предок Ченрезиг, но я наслаждаюсь конфузом советника.) Что поделать, часть моей личности воспитана в духе западной цивилизации, и мне приходится скрывать ее от своих подданных — ненавижу это слово! — которые признают лишь восточный путь покорности и фатализма. Какой мужчина в возрасте и статусе советника Трунгпа был бы рад получать указания от женщины двадцати четырех лет?

Наконец он мягко говорит:

— Я этим займусь, ваше святейшество.

— Я сама могу этим заняться, но мне хотелось знать ваше мнение.

Он кивает с понимающим видом, мол, ему известно, как мало значит его мнение, и почтительно делает шаг назад.

— Не уходите. Мне нужен еще ваш совет.

— Так же, как вам было нужно мое мнение?

Я беру его под руку и веду в уголок, где мы можем сесть и поговорить неофициально. Хорошо, что искусственная гравитация теперь работает стабильнее. Недди выглядит старым, уставшим и настороженным. И хотя он пока не знает — для настороженности у него есть причины.

— Я хочу родить ребенка, — говорю я.

— Советую вам этого не делать, ваше святейшество, — быстро откликается он.

— Я прошу совета не в этом вопросе. Помогите мне выбрать отца ребенка.

Недди краснеет.

Я выбила из него дух. Он хотел бы отпустить едкое, обескураживающее замечание, но может лишь слабо пыхтеть.

— На случай, если вам это пришло в голову, вы в списке не значитесь… хотя мама однажды дала вам высокую оценку, пусть я ее и не просила.

Советник Ти с трудом приходит в себя, но стискивает руки так, словно пытается выжать из них масло.

— Я сократила список кандидатов до двух человек. Иэн Килкхор и Чжецун Тримон. В последнее время я склоняюсь к кандидатуре Чжецуна.

— Лучше выберите Иэна.

— Почему?

И мамин любовник бесстрастно перечисляет мне все причины выбрать старшего из двух мужчин: физическая подготовка, владение боевыми искусствами, зрелость, интеллект, образование (светское, религиозное и техническое), административные навыки и давняя привязанность ко мне. Чже- цуну еще нет двадцати, и хотя у него хорошие способности в двух или трех областях, он пока не успел добиться заметных успехов. Из-за нашей разницы в возрасте пойдут слухи, что я воспользовалась своим положением, чтобы затащить его в постель. Советник Ти просит меня оставить юношу в покое.

Однако я знаю из частных разговоров, что, когда Чжецуну было десять лет, кто-то из монахов высокого ранга использовал его как пассивного сексуального партнера. Этот опыт висит на нем тяжким грузом. Видимо, тогда никого не взволновало, что монах воспользовался своим положением. Мальчик еще не был признан кандидатом в преемники Далай-ламы, а слухи — всего лишь слухи, кто может быть уверен? В таких случаях жертвы обычно молчат. И разве монах не человек? Ничего из этого я Недди не рассказываю.

— Выберите Иэна, — говорит он, — если вы намерены выбрать из них двоих.

* * *

Вчера я отправила по сети приглашение Чжецуну Тримону зайти ко мне по поводу его отца, который лежит тяжело больной в капсуле для гибернации. Чжецун пришел в каюту на верхнем уровне отсека «Кхам», доставшуюся мне в наследство. Он упал передо мной на колени, схватил за запястье и приложился губами к моим четкам, браслету и наручным часам. Чжецун хотел помолиться о выздоровлении отца, и я всем сердцем откликнулась на его просьбу.

Затем случилось кое-что еще, наполняющее меня не виной, но радостью. Я хотела от Чжецуна большего, чем благодарность за мои молитвы. И Чжецун хотел от меня большего, чем молитвы за здоровье его отца или за его собственные успехи в обучении. Как и я, он возжелал близости плоти. И поскольку воспитание диктовало нам дарить друг другу прощение, довольство и утоление печалей, я увлекла его к постели, сняла с него одежды и позволила ему снять одежды с меня. Мы тесно обнялись, и нам не было ни жарко, ни холодно, а хорошо и комфортно, поскольку инфразвуковые колебания поддерживали в моей каюте тепло и защищали от неудобств. Чжецун был чудесно нежен со мной, а я с ним, но все-таки…