Двадцать первый: Книга фантазмов - [66]

— Верю, — сказал после небольшой паузы человек.

— Да? Вы первый, кому я об этом рассказал… Знаете, на работе, хотя никто из коллег не сказал мне это открыто, считают, что я проспал. Порой у меня такое впечатление, что меня скорее обвиняют за то, что я остался жив, чем радуются этому обстоятельству.

— Я верю вам. Я знаю другую необычную историю. О двух женщинах. Хотите услышать?

Хью едва заметно кивнул и внимательно посмотрел на собеседника в ожидании рассказа.

— Их звали Роуз и Пэм, — сказал он. — Они были лучшими подругами. В этот день Пэм планировала вместе с Роуз и ее пятилетней дочкой поехать путешествовать из Бостона в Калифорнию. Не знаю, почему, но, как бы то ни было, Памела поменяла рейс.

— Слава Богу. Это их спасло, не так ли? — сказал Хью с облегчением.

— Дослушайте… — сказал мужчина, и Хью впервые заметил его раздраженный взгляд. — На борт поднялись Роуз и малышка. Пэм была моей женой. Дочка ее подруги хотела посмотреть Диснейленд: Памела решила полететь с ними. В то время я был в Нью-Йорке… Но Пэм, вероятно, опоздала и пропустила этот самолет.

— Ну, и отлично… — сказал лейтенант, ожидая продолжения и снимая маску безразличия.

— И вот, Роуз с девочкой села на этот самолет. На самолет, который врезался в первую башню. А за полчаса до этого там был я. Как видите, мне удалось спастись. Не правда ли, ужасно?

— Совершенно верно. Что же случилось с вашей женой, с Памелой, если не ошибаюсь? Она-то жива?

— Памела села на следующий рейс. Это был самолет, который влетел в другое здание. Потом обнаружили некоторые предметы, принадлежавшие ей. Они здесь, в этом портфеле… Я не знаю, что делать с ними. Я не знаю, что делать с собой. Летаю из Бостона в Вашингтон и Нью-Йорк, потом обратно. Ношу с собой этот портфель, не открываю его, что-то ищу. То, чего у меня больше никогда не будет. Когда я покупаю билет, мне хочется купить билет до самой далекой страны мира. Хочется уехать куда-нибудь далеко, где у меня нет ни одного знакомого, где не будет ничего, что напоминало бы мне обо всем этом…

У него перехватило дыхание, он не мог продолжать. Некогда спокойный и уверенный взгляд Ника теперь излучал растерянность.

— Невероятно, — тихо прокомментировал Хью.

— Вот и вы первым узнали мою историю, — взял себя в руки Никлас. — Она слишком невероятна, чтобы ее можно было рассказывать.

— Знаете, я был в Боснии. Я думал, что самые ужасные вещи происходили там. Со своим подразделением я прибыл туда в самом конце войны, и мы постоянно натыкались на ее страшные последствия. Раны людей еще не были залечены. В ушах еще грохотали взрывы, гремели пулеметные очереди. Перед глазами стояли жуткие сцены, когда соседи убивали друг друга. Там применяли пытки, как в диких племенах… людям отрезали пальцы, нанизывали их на бечевку, чтобы сделать ожерелья… там противоборствующие стороны массово убивали людей… там предавали, грабили и насиловали, рожали детей, зачатых от вражеских солдат… там сжигали деревни, мстили, вырезая всех поголовно, устраивали концлагеря… Теперь я думаю, что самое ужасное случилось с нами.

— Ужасно и одно, и другое, — задумчиво сказал Никлас.

— Но все это просто невозможно! — возмутился Хью.

— Наоборот. Я сказал вам, я думаю, что теперь возможно все.

Совершенно неожиданно в зал вошел человек в черном рединготе, таком же галстуке бабочкой и рубашке с отложным воротничком. Это был Константин Миладинов, одетый по моде девятнадцатого века. Он казался ненастоящим, но, тем не менее, он подошел к собеседникам и, остановившись на некотором расстоянии, обратился к ним на иностранном языке.

— Извините, не подскажете, как доехать до Константинополя?

— Constantinopolis? Do you speak English?[89] — ответил ему лейтенант Хью Дабл-ю Эльсинор на языке, которым он прекрасно обходился в Боснии.

Миладинов пожал плечами и вежливо покачал головой.

— Parlez vous français?[90] — спросил путешественник.

— Вы русский? — спросил Ник на ломаном французском языке.

— Нет, я из Македонии.

Ник заинтересованно поднял голову.

— Вы знаете, где Македония? — с симпатией спросил Константин Миладинов.

Ник ничего не ответил. В голове у него возникла Майя и вид из гостиничного номера недалеко от Гудзона.

— Я знаю, — отозвался Хью Эльсинор. — Я был в тех краях. Служил в Боснии. Однажды даже хотел поехать на Охридское озеро.

— А я именно оттуда! — восторженно сказал Миладинов.

— Теперь там идут военные действия, — с вежливой улыбкой сказал Хью, пытаясь помочь себе французским с явным американским акцентом: — Des operations militaries…

— О, у нас там всегда военные действия, Toujours, mon ami![91] — сказал Миладинов. — Но где их теперь нет?

— В моем подразделении в Боснии у меня был друг, сержант из Кентукки, который очень сочувствовал местному населению, — сказал Эльсинор, глядя куда-то вдаль. «Балканы, — говорил он, — это много истории, много страсти, много одаренных людей — но чертовски мало удачи».

— Не могу не согласиться, я все это прочувствовал на своей шкуре, это ощущение было и у моих родителей, и у их предков… — сказал Миладинов, — но мне интересно, может быть, там что-то изменилось?